Навязчивости
Навязчивости – это, согласно классическому определению германского психиатра Карла Вестфаля (1877), разнообразные душевные трудности (тягостные мысли, переживания, желания, действия, страхи), которые навязываются человеку в душу против его воли и при более или менее ясном понимании этим человеком их ненужности, безосновательности.
Говорю здесь о «более или менее ясном понимании» потому, что если испугается человек своих навязчивых мыслей, например о «страшной болезни», то в этой охваченности-захлестнутости испугом обычно трудно быть уверенным вообще в чем-то хорошем. Именно осознанным чувством-переживанием чуждости содержания своих навязчивостей (мыслей, желаний, страхов) – хотя и своих собственных по происхождению, из своей собственной души – навязчивости отличаются от душевных трудностей, расстройств иной природы: бреда, сверхценных идей, болезненных (тревожных) сомнений (о них расскажу в будущем).
Во всяком случае, успокоившись, человек отчетливо понимает неуместность, нелепость, неправильность (а то и скажет – «идиотизм») содержания своих навязчивостей, их чужеродность собственному мироощущению, образу мыслей: то есть переживающий навязчивости критичен к их безосновательному содержанию. Так, в случае навязчивого страха заражения с бесконечным мытьем рук человек убежден, что страх его нелогичен. Да, глупо мыть руки почти в кипятке, «до дыр», много раз мылить яблоко и много раз после этого ошпаривать его кипятком, но все же человек совершает все это какое-то большое количество раз, достаточное, чтобы смягчить внутреннюю душевную напряженность, лежащую в основе навязчивостей.
Вот мы и дошли до той «душевной напряженности» (тягостной или радостной), которая есть основа наших горестей и вдохновения, с которой начинаются любые, даже, кажется, сугубо мыслительные страдания и радости.
Есть люди, которых трудно чем-либо расстроить. И есть люди, несущие в себе (тоже от природы) готовность к мучительной душевной напряженности, в виде легко вспыхивающих страха, тревоги, гнева, тоскливости. Этим, склонным к тягостному настроению, людям от житейского пустяка, а то и вообще без понятных внешних причин, делается не по себе. Обостряется поначалу напряженность, аморфно-неопределенная содержанием своим, и затем она по-разному конкретизируется (обретает определенное жизненное содержание и форму), в зависимости от обстоятельств и личностных особенностей напряженных людей. Если напряженный человек авторитарно-прямолинеен, в нем обычно вспыхивают сверхценности: гневно-агрессивная убежденность в дурном отношении к нему людей, стремление кого-то за что-то наказать или неугасимое желание великим открытием завоевать, покорить своих сослуживцев, а то и весь мир. Если напряженный человек по природе размышляюще-сомневаюшийся, тревожный, его охватывают острая неуверенность в себе, тревожные сомнения в собственном нравственном или физическом благополучии, состоятельности.
На какой же личностной почве вызревают навязчивости? Навязчивостей неистребимое множество-разнообразие, и у каждой формы навязчивости, конечно же, своя, предпочтительная личностная почва.
Самые частые в жизни из мучительных навязчивостей – это навязчивые страхи (фобии, от греч phobos – страх) и навязчивые желания-влечения с чувством принуждения к выполнению: с чувством, происходящим как бы не извне (будто кто-то принуждает), а изнутри самого страдающего навязчивостью. Эти «принудительные» навязчивости в мировой психиатрии принято называть обсессивно-компульсивными расстройствами (обсессия – от лат. obsessio – обложение, осада, блокада; компульсия – от лат. compulsio – принуждение).
Фобии – навязчивые страхи конкретного содержания, как бы набрасывающиеся, наплывающие на человека, пассивно навязывающиеся, охватывающие его лишь в определенной («фобической») обстановке и обычно сопровождающиеся бурными вегетативными дисфункциями (сердцебиение, затруднение дыхания, обильный пот и т. п.).
При агорафобии (греч. agoraphobia – страх площадей) навязчивый страх, что случится нечто ужасное (инсульт, инфаркт, вообще неизвестно что) и никто в эту же минуту не поможет, возникает у человека лишь там, где ему, действительно, трудно (или некому) помочь в ту же минуту (вдалеке от больницы, аптеки, врача, человека, который отнесет к врачу, и т. п.). Агорафобическое расстройство может случиться не только на безлюдной площади или в дикой степи, но и в пустой квартире, если там человеку с готовностью к страху не на кого опереться при мысли, что вдруг что-то страшное с ним произойдет.
При клаустрофобии (греч. claustrophobia – страх замкнутости-запертости) навязчивый страх не выбраться при первом желании из какого-то закрытого, стесняющего места на простор возникает лишь в замкнутом пространстве, из которого, действительно, невозможно сию минуту выбраться (самолет в небе, поезд метро в туннеле, застрявший между этажами лифт). В соответствии с «фобически-невротической логикой», клаустрофобику уже легче ехать в поезде со стоп-краном, еще легче – в автобусе и троллейбусе, где, в принципе, возможно слезно умолить водителя остановиться и «выпустить меня, несчастного». При этом в автобусе, троллейбусе клаустрофобику тем труднее, чем больше там в проходе пассажиров, загораживающих своими телами проход к спасительной двери, чем труднее там дышать от того, что много дышащих (спертый воздух побуждает к вегетативным дисфункциям, включенным в единый фобический узел-букет). Совсем легко такому человеку, конечно же, в такси, поскольку шофер такси, по просьбе пассажира, тут же приблизится к тротуару, остановит машину и откроет дверь. Тут уже нет обычно у клаустрофобика крупных капель холодного пота на ладонях.
Многие «канцерофобии» («страхи рака»), «сифилофобии», «спидофобии» и т. п. не есть в строгом смысле фобии, особенно если не обнаруживается отчетливо критическое понимание беспочвенности, неразумности этих страхов. Чаще это иные навязчивости, болезненные сомнения (опасения), сверхценные идеи, а то и бред.
К фобиям обычно предрасположены люди с красочно-образным, эмоциональным мышлением и в то же время с известной душевной инертностью, неуверенностью в себе, тревожностью, врожденной бурно-вегетативной неустойчивостью. Именно у них душевная напряженность (врожденно психопатическая или вызванная каким-то неразрешимым конфликтом и т. д.) содержательно конкретизируется как страх чего-то ярко-отчетливо представившегося ужасного. Например – «ах, лежу с остановившимся сердцем на площади и некому мне помочь, вызвать „скорую“, проводить в больницу, умираю». Благодаря тревожной инертности, эта красочная картина в воображении все повторяется-включается в конкретной фобической обстановке (открытые или замкнутые пространства и т. д.) вкупе с вегетативной бурей.
Если упомянутая выше «фобически-невротическая логика» болезненного расстройства размывается-распадается (например, при клаустрофобии пациенту страшно в поезде, но неожиданно легко-спокойно в самолете), речь, скорее, уже идет не о легкой, невротической, фобии, а о более тяжелой, депрессивной, фобии.
Обсессии-компульсии – спонтанные навязчивые переживания-действия, в отличие от фобий, не требующие для своего возникновения какой-то определенной обстановки. Хотя, конечно, они и зависят от того, что видится и слышится человеку вокруг в мире. Так, навязчивое желание порезать кого-то ножом обостряется при виде ножа или даже только при упоминании о бритве или другом режущем предмете (например, в телевизионной рекламе). Навязчивое бесконечное мытье рук в страхе мнимого загрязнения-заражения. Навязчивый страх буквы «о» («круг замкнулся, смерть») при чтении книги, с сильным желанием все время ручкой затушевывать эту букву, чтобы не случилось плохого. Навязчивое стремление возле своего дома прикоснуться безымянным пальцем левой руки к носку правого ботинка (чтобы тоже «все было хорошо»). И т. д.
В психиатрии немецкого языка обсессии-компульсии часто называют «ананказмами» (греч. anancasmus – вынуждать, заставлять; Ананке – древнегреческая богиня судьбы-неизбежности). Однако обсессии-компульсии зловещего содержания (кому-то принести какой-то серьезный вред: например, ударить, порезать, выбросить ребенка из окна и т. п.) с одновременными страхами, тягостными нравственно-этическими переживаниями всегда, по контрасту, говорят о высоких нравственных качествах этого навязчивого мученика. Они никогда не претворяются в жизнь, в отличие от, например, навязчивого выдергивания своих волос.
К обсессиям-компульсиям (ананказмам) предрасположены люди мыслительно-аналитического склада с тревожно-мыслительной инертностью, чувственной яркостью, сомневающейся неуверенностью в себе, острым самолюбием и склонностью к скрупулезности-педантичности. Там, где при ярких обсессиях-компульсиях личностная почва совсем другая и обсессии-компульсии перемешиваются с фобиями, там скорее речь идет не о характерологических (психопатических), а о более тяжелых, депрессивных, ананказмах.
Здоровых навязчивостей немало в здоровой внимательно-тревожной жизни – например, ритуал помахать в окно рукой близкому человеку на прощанье. С массой легких фобий и обсессии-компульсии (ананказмов), затрудняющих жизнь, люди благополучно справляются, не обращаясь к психотерапевту. Они чувствуют, подмечают, что их навязчивости происходят из внутренней тягостной душевной напряженности, и стараются всячески смягчать, развеивать эту напряженность, просветлять, перекрашивать ее в напряженность радостную – целебным творчеством, занятиями спортом, закаливанием, путешествиями, общением с близкими людьми и природой. Или каким-то образом стараются применить навязчивости в дело (например, в каких-нибудь строительных, оформительских работах, где навязчивые действия могут быть полезны). Но постоянно измучиваться тяжелыми навязчивостями без помощи психотерапевта не стоит, особенно – если это тягостные навязчивые ощущения, навязчивости странно-непонятного, зловещего содержания, сопровождающиеся тоскливым страданием.
Сегодня есть от тяжелых навязчивостей довольно сильные лекарства (анафранил, прозак и другие), которые, однако, опасны без врачебного руководства лечением. Есть и основательные остроумные психотерапевтические приемы. Некоторые из них, благодаря психотерапевту, могут стать для фобика или ананкаста собственным надежным противонавязчивым оружием. Основные «механизмы» действия этих приемов – когнитивный (от cognito – познавание, ознакомление, лат.; то есть лечебное познание своих расстройств), активирующий (вселяющий действие) и условнорефлекторный (условнорефлекторное обучение). Это так называемая в мире когнитивно-поведенческая терапия. Не рассказываю подробнее о лекарствах и психотерапевтических приемах, поскольку обязательно профессионально-проникновенно знать, где, что и как следует тут применить, а то легко можно себе повредить.
Психотерапия навязчивостей вообще довольно сложна и для профессионалов. Так, у фобиков и ананкастов, склонных к сложно-символическому мышлению-чувствованию, не только сновидения, творческие произведения, но и фобии, обсессии-компульсии могут быть философически-символического, «иероглифического» содержания. Это обычно требует сложно-психоаналитического вмешательства для целебного осознания смысла своих навязчивостей. Кроме того, за «обычными» навязчивостями, бывает, нетрудно неспециалисту просмотреть и мучительную навязчивую депрессию, требующую особенной умелой помощи. Другое дело, когда под руководством психотерапевта-учителя пациент изучает не только основы, элементы клиники навязчивостей, депрессии (например, те элементы, что я наметил уже и в этой книге), но изучает и сам целительный процесс, дабы самопсихотерапевтически основательно в нем участвовать.
В заключение приведу из своей практики два примера навязчивых расстройств, с подобными которым надо, не мешкая, обратиться к психиатру, психотерапевту.
И., 23 лет, товаровед. Жалуется на навязчивое ощущение, «будто мозги воспалены, обнажены в области лба и висков, от того, что не впитывают информацию». Охвачена этими переживаниями, монотонно-подавлена; напряженно-тусклый взор. Шесть лет назад, когда еще училась в школе, в течение нескольких месяцев, без понятных внешних причин, мучилась страхом забеременеть. Понимала, что это невозможно без интимной близости, лишь от прикосновения руки мужчины к плечу через пальто и т. п., но болезненно мучилась, что забеременеет и таким образом. Подозревала, что уже беременна, вроде бы понимая отчетливо, что это невозможно. От чувства позора чуть не покончила тогда с собою. В те месяцы ей навязчиво все представлялся «почему-то стул» с навязчивой мыслью и страхом, что он как-то непонятно связан с ее страхом беременности, беременностью (1983 год).
М., 36 лет, слесарь. Непонятное тягостное безразличие ко всему смешано с чувством неуверенности и тоже непонятным страхом, тревожным ожиданием чего-то дурного («кажется, с ума схожу» или «вдруг с сердцем плохо будет»). Одновременно мучает его страх высоты с навязчивым желанием выпрыгнуть в окно с высокого этажа, хотя сам он и не допускает, что может выпрыгнуть. Все это возникло без понятных внешних причин год назад. Прежде он был смел и уверен в себе, а за этот год сделался по характеру «робким трусом», вообще каким-то другим, «вторым». Вдруг «находит» беспредметная агрессивность, в которой может обругать кого-то или избить. «Фобически-невротическая логика» нарушена: навязчиво боится находиться на высоком этаже, дрожит там от страха, обливается потом («вдруг разрушится неожиданно дом!») и в то же время спокойно летает на самолете, не думая, что он разрушится. Вяловато-гипотимичен, тускл взором и одновременно душевно напряжен (1983 год).