Июнь 2006

1.06.2006 В последнее время я очень чётко чувствую, что какая-то часть меня живёт своей собственной жизнью. Целый день проходит в суете, в делах, которые невозможно отложить на завтра (потому что завтра будут те же самые завтрашние дела), но когда выдаётся часок свободного времени, в голове вдруг поворачивается рычажок или же щёлкает тумблер, отключающий суетное и включающий творческое, и появляется первая фраза – как некая формула, в законченном виде, и в ней заключена уже гармония. Эту фразу надо не потерять, сразу записать, так как в ней, в первой, также, как и в стихотворении, уже есть и ритм, и начало, и мысль, которая потом получит развитие. Эта первая фраза, в отличие от многих других моих довольно размытых размышлений о текущих делах, приходит в чётко материализованном своём виде, и ни одного слова в ней уже невозможно изменить, так крепко она сбита, и я понимаю для себя её важность потому, что это проснулось творческое «я», или, как говорят, пришло вдохновение, и за первой фразой следует вторая, а потом – ещё и ещё. И я в них живу, и временами мне кажется, что это и есть настоящая жизнь.

------------------------------------------

 

Когда прошлым летом мы отдыхали на юге, то были на экскурсии на озере Рица, в Пицунде, в том числе посетили и Новоафонский мужской монастырь, что было для меня очень важным событием, так как я чувствовала, что еду сюда паломником, а не экскурсантом. Был уже вечер, мы попали туда почти перед закрытием. Этот монастырь известен тем, что основал его один из апостолов: Симон Зилот. Там находится и его икона. Необыкновенной красоты росписи на сводах внутри главного храма, таких я ещё нигде и никогда не видела. Времени было очень мало, и вот уже стали объявлять, что монастырь закрывают на вечернюю службу, на которой не должно присутствовать никого, кроме самих монахов, и все стали выходить из храма, из ворот монастыря, и я была одной из последних выходящих.

У входных ворот стоял высокий молодой монах в чёрной рясе со связкой больших ключей, мне почему-то стало неудобно, я надеялась незаметно пройти мимо него, не обращая на себя внимания, но вдруг он остановил меня, обратившись ко мне с вопросом: все ли вышли из храма? От неожиданности я совершенно растерялась и покраснела: я совершенно не обратила внимания на то, был ли кто-нибудь ещё в храме, а, подняв голову и заглянув в глаза монаха, потеряла дар речи: на меня смотрел сам Христос большими голубыми редкой чистоты ясными глазами, и не было в них страсти мира, не было гордости, самовлюблённости, хитрости, не было зла и недоверчивости, это были ясные чистые глаза, и сквозь них шёл сильный свет, даже жёлто-голубое сияние. В тот момент, выходя из храма, я была под впечатлением красоты, мощи и благодати монастыря, как-то притихла в восхищении, и на обращённый ко мне вопрос стала говорить что-то совершенно невразумительное, и тогда монах спросил меня: почему Вы не отвечаете п р я м о на мой вопрос? И ещё раз внимательно посмотрел на меня. Тогда я опять не смогла ответить и вышла в задумчивости. Камера запечатлела тот момент, когда этот монах закрывал ворота снаружи и как он потом скрылся за маленькой дверью слева от них, и монастырь затворился от мира до следующего утра. У меня есть возможность опять и опять видеть, как закрывают ворота монастыря, как бы разделяя мир этот и мир монашеский, со строгим уставом и чётким распорядком, с многократно возносимыми молитвами за этот, погрязший в грехах, лежащий во зле, редко вспоминающий о любви мир, за людей, не размышляющих о том, какие поступки они совершают, какие слова произносят в отношениях с близкими, на что тратят свою жизнь. Многим известно: то, что происходит с человеком в местах, близких к Богу – в церквях, монастырях, какие слова мы слышим из уст священников, у могил старцев от других людей, находящихся там, -- всё это происходит не случайно, эти слова обращены именно к нам, над ними обязательно надо серьёзно задуматься: это в большой мере обличение в неправедности нашей жизни, но, бывает, и ответ на внутренние вопросы, и поощрение, то есть Бог через своих людей доносит важное для нас, для нашей души. Так и здесь: прошёл почти год со времени той поездки, а я всё думаю над словами, которые были мне сказаны – почему Вы не отвечаете п р я м о на поставленный вопрос? Стала размышлять, тогда ещё, и до сих пор возвращаюсь к этому, так важны оказались те слова именно для меня. Монах спросил, увидел правду про меня, обличил. Стала стараться отвечать людям прямо на вопросы, в то время как просились совсем другие слова, стала контролировать себя, стала делать выводы, исправлять себя мысленно, меняться. Это совсем не просто, но игра стоит свеч. Мне кажется, что чем сложнее человек, чем больше у него комплексов, чем более он неуверен, тем труднее ему отвечать на вопрос чётко, ясно и просто. Люди очень разные, и каждый по-своему отвечает на поставленный вопрос. Отвечая, человек задействует всего себя, всю свою глубину, своё мышление, свою самость, отвечает своим характером, и по ответам на вопросы можно хорошо узнать человека. Но сложность человека часто идёт ему во вред в повседневной жизни, чем человек сложнее устроен, тем труднее ему пробиться к другим людям, чтобы его поняли, выслушали, приняли, и вот это тяжёлое состояние истомлённой одиночеством души начинает пробиваться наружу в самом неожиданном месте в разговоре: в построении фраз, в тоне голоса, в каких-то опосредованных, ходящих вокруг да около размышлений, некончающихся сложносочинённых, сложноподчинённых предложений с многочисленными причастными и деепричастными оборотами, уточнениями, совершенно уводящих собеседника от сути вопроса к каким-то своим нерешённым проблемам, в особенности если отвечающий человек не уверен в себе, причём он часто даже не замечает, почему и отчего он ТАК говорит. Слушая и анализируя свои ответы, стала замечать, и как другие люди, в том числе домашние, отвечают на вопросы, и нашла для себя много пищи для размышлений. Вместо того, чтобы ответить просто «да» или «нет», мы слышим развесистую клюкву с обвинениями в свой адрес, упоминание слов «ты никогда…» и «ты всегда…», вынуждены слушать, раздражаясь и постепенно закипая, поскольку задевают наше самолюбие, наговаривают напраслину на нас и, в конце концов, устав, понимаем, что ответа на свой вопрос так и не получили, между тем существенно пострадали от близкого по родству человека, ранились об его обвинительные слова, сказанные тоном прокурора, и доверие к этому человеку поколебалось. Тогда мы делаем вывод, что лучше будет, пожалуй, совсем не спрашивать его, чтобы не бередить его раны, которые кровоточат, даже если человек сам к ним касается. То есть душевные раны не молчат, боль от них вылезает в разговоре о самых, казалось бы, обыденных вещах, и эта боль извращает человеческие отношения. В идеале от собеседника должно отскакивать всё, не задевая его, «как об стенку горох», но, положа руку на сердце, где вы видели таких людей? Каждый потом будет думать и переживать, что с ним обошлись несправедливо и начнёт генерировать обиду, ведь, пожалуй, болевые точки можно найти у каждого. Если каждый человек просто и ясно сможет ответить на поставленный вопрос «да» или «нет» и этим ограничится, не наступив на горло собственной песне, то он сможет увидеть в себе всё то уродливое, наносное, больное, что отделяет его от простоты. То, что отделяет его от простоты, отделяет его и от Бога, потому что в сложности много неопределённости, а в плавающей, качающейся неопределённости много есть от диавола, тогда как «Где просто, там и ангелов со сто, где мудрено – нет ни одного».

Какой выход я предлагаю: идти к Богу, с исповедью очищаться от грехов и реализовывать себя в творчестве, не накапливать, а заживлять душевные раны, переживать всё заново, анализировать ошибки и стараться больше их не допускать, не тянуть их с собой в будущее.

Бывает так, что, спрашивая, человек не слушает то, что я ему отвечаю, задаёт риторические вопросы, не требующие ответа, тем самым пытается заставить думать в его духе, в его ключе, но так как все люди разные, то это не получается, и постепенно расширяется полоса непонимания между родными людьми.

 

2.06.06. Мы сидели под дубом, а высоко над нами, на верхушке дуба, собрались вместе три вороны и так ругались, что на нас даже посыпались сверху ветки.

Студенты сегодня вечером были говорливы, как всегда, однако не вызывали у меня протеста. Я пригляделась и поняла: они, сидящие вокруг на лавочках, были трезвы как стёклышко (может быть, в связи с начинающейся экзаменационной сессией), и разговоры их были больше похожи на нормальную человеческую речь. Почаще бы так.

Недалеко от нас мальчик и девочка бегают по лугу, каждый держит в руке верёвочку, а за ними, метрах в четырёх над землёй, летают, ныряя вниз и снова взмывая в небо, воздушные змеи с разноцветными ленточками на хвосте. Детям очень нравится их занятие. Они смеются и снова бегут, мальчик вытягивает руку вверх, чтобы змей взмыл повыше, туда, где курсируют потоки воздуха.

7.06.06. Сегодня вырвалась за город. Удивительно красивые места всё-таки вокруг Мелихово. Где пять лет назад забил святой источник в Талеже, сейчас всё благоустроено по высшему разряду, природа здесь необыкновенно целомудренна, чиста, особенно в самом начале лета. Окунувшись в источник, едем домой. Вечер, солнце уже низко, заливает всё кругом, лучи его неожиданно жёлтые, теплее тёплого, листва купается в них.

----------------------------------------------------

Мы ездили за город, на этот раз – в гости. Ходила фотографировать в поле – травки, цветы. Это оказалось нелёгким испытанием: погода беспрерывно менялась, -- то ветер, то дождь, то запекающее солнце, от которого некуда спрятаться, -- вдобавок я была очень ограничена во времени, и обувь моя совсем не предназначалась для того, чтобы лазить между кочками, образованными многолетними лохматыми кустами травы. Пробираясь от куста к кусту, я фотографировала колокольчики и звёздочки, терпеливо дожидаясь, пока хотя бы на пару секунд стихнет ветер, от которого вся масса травы на поле приходила в движение, и наткнулась на пару кустиков лесных фиалок. Один был довольно уверен в себе, пышен и пушист, и я долго думала, снимать его или нет. Ушла, но вернулась, потому, что фиалок на поле больше не было. А второй обнаружился случайно – он робко выглянул из массива травы, откуда-то снизу, и неуверенно посмотрел на меня. Показалось почему-то, что не очень-то ему хорошо – там, в густом переплетении трав. Но перейти жить в другое место ему, понятно, было невозможно. И потому ему ничего не оставалось, как мириться с тем, что происходит вокруг него, и помалкивать, пока более высокие собратья шумят, колышутся, приводимые в движение порывами настойчивого ветра.

Гуляя вечером в берёзовой роще, совсем рядом с участками, вблизи дорожки, протоптанной дачниками, наткнулась ещё на одну фиалку. Приметила место, чтобы на следующий день придти с фотоаппаратом; назавтра пришла днём, искала её в траве, искала, но так и не нашла. Похоже, что фиалка испугалась и просто спряталась от моего назойливого внимания, затаившись в густой траве. Но я всё равно запомнила её – на длинной тонкой ножке, хрупкое изящное создание, более всего соответствующее моим представлениям о нежной лесной фиалке.

Ещё я узнала, что цветки вероники дубравной закрываются на ночь. Здесь, южнее Москвы, это растение имеет более крупные веточки, чем севернее, их интересно рассматривать; они, как и медуница, меняют цвет, и на одном и том же растении можно встретить и светло-синие, и бледно-сиреневые цветочки, что делает его очень привлекательным.

Здесь, в тишине, слышны только шум самолёта и шмеля.

8.06.06. Москва. Парк. На скошенной полянке стала распускаться жёлтая и белая цветковая мелкота. Присмотрелась к листикам растения, которое назвала раньше белой фиалкой, и обнаружила, что они в точности как у анютиных глазок, только маленькие. Получается, что это один из специально выведенных сортов мелкоцветковых анютиных глазок или, что более вероятно, дикий их вид, родоначальник всем крупноцветковым анютиным глазкам по аналогии с мелкими, миниатюрными растениями дикого нарцисса, которые меня совершенно очаровали в Аптекарском огороде на проспекте Мира, где удалось побывать два года назад в мае. Там накануне, осенью, было высажено 80 тысяч луковиц разных сортов тюльпанов, но, как ни странно, привлекли меня не только они, -- яркими, разнообразной формы и расцветки огромными цветками, -- но и скромные, незаметные, не бросающиеся в глаза, мелкие дикие нарциссы ростом с ландыш, которые обнаружились на альпийской горке среди кучи то ли хвои, то ли мелких веточек, не помню уже. Были там и дикие, природные тюльпаны, произрастающие в горных районах Средней Азии, и мой любимый вереск, -- он выглядел каким-то архаизмом среди ярких, аляповатых огромных пятен широкими клиньями высаженных на клумбах сортовых тюльпанов. Вереск контрастировал с тюльпанами по всем параметрам – не только по размерам, по окраске – нежнейшей сиреневой и белой, но и по тонкости стебля, по хрупкости, по разумной сдержанности листьев и настойчивой, упорной, готовой перенести все невзгоды, тяги к жизни, жизнестойкости, несмотря ни на что, и по удивительной, несмотря на малость, сложности устройства цветков, схожей, как мне кажется, с медуницей; медуницу я тоже очень люблю, хотя познакомилась с ней недавно: пару лет назад, весной, гуляя по лесу, увидела розовые, сиреневые, синие вытянутые колокольчики, поразилась тому, что рядом, на одной веточке, соседствуют цветы разной, но так мной любимой окраски, цветовой гаммы, прониклась их гармонией, и, будем думать, не оскудел от этого лес, аккуратно выкопала из земли несколько растений, привезла к родственникам на дачу и посадила среди культурных цветов, потому, что просто уже не могла расстаться с медуницей. За два года она так разрослась на маленьком участке, что образовала целый островок ярко-зелёной весенней зелени, весь май радуя меня и моих близких множеством оригинальной окраски цветков, которые в удобренной, рыхлой садовой земле набрали силу и стали крупнее, интереснее, заметнее. С удовольствием я наблюдаю, как яркие мохнатые чёрно-белые шмели старательно облетают вокруг весь этот островок, не обходя вниманием ни один колокольчик, залезая и повисая на нём всем своим весом, отчего веточка с цветками слегка склоняется вниз, а когда шмель покидает её с характерным гудением, распрямляется и начинает тихонько покачиваться. Конечно, это нужно снимать на камеру, но и в фотографиях получается передать этот, так привлекающий меня, процесс сбора мёда. Почему-то я вижу в этом жизнеутверждающее начало.

Особого аромата от медуницы я не чувствовала, однако шмели безошибочно узнают это растение среди всех и радуются, когда находят его.

Сначала, весной, растение зацветает, а потом уже начинают расти из розетки листья вытянутыми светло-зелёными сердечками, и островок приобретает очень красивый декоративный вид.

Я прочитала, что листья медуницы используют для приготовления салатов, и правда, они выглядят аппетитными, но сама их ещё не пробовала: странно как-то, ведь медуница – это прежде всего цветок.

13.06.06. Сегодня видела в парке воробья очень яркой окраски, в белой манишке с довольно чёрным большим воротничком, в серой шапочке с коричневой полосой по бокам. Он растопырил пёстрые крылышки и пел, стараясь понравиться не обращающей на него внимания воробьихе. Интересно, что как раз не воробьиха, а я действительно обратила на него внимание и нашла его очень красивым. Никогда не слышала, чтобы воробьи пели, но тут прислушалась с удовольствием: вместо обыкновенного горластого «чик» я услышала «чик-чувик», и вот это добавленное «чувик» исполнялось с переливами ясных, чистых тонов. Была бы я воробьихой, ни за что бы не устояла (что поделать!). А она, серенькая, невзрачная, но, несмотря на это, очень серьёзно настроенная, отгоняла его от себя и пару раз ощутимо больно клюнула куда-то в бок так, что воробей отскочил; потом он опять потянулся к ней, пытаясь приблизиться, а она снова больно клюнула его, и ему ничего не оставалось делать, как заключить, что дама или несвободна, или занята другим делом – ищет червячков, чтобы покушать (дело было с утра), или у неё плохое настроение. Так что пришлось ему улететь восвояси, чтобы очаровывать других невест, благо отовсюду с деревьев слышалось воробьиное чириканье.

Никогда не видела воробьиные гнёзда, но видела молоденьких воробышков, в прямом смысле желторотиков – с жёлтыми клювами. Но где-то же в парке воробьи выводят своих малышей?

Наступила пора тополиного пуха.

14.06.06 Давно думаю о том, что фотографирование удачно сменило такое любимое ранее многими детьми занятие, как собирание гербария. Говоришь «гербарий», и оживает в памяти, как растение аккуратно закладывается между страницами книги для просушки и расположения в одной плоскости, а через несколько дней вынимается и рассматривается внимательно детскими глазами: зелёный цвет листьев поблёк, потускнел, потому что не питается больше растение соками от корня, цветки перестали быть привлекательными, сморщились, потеряли яркую окраску, лепестки истончились и стали похожи на старинный пергамент, стебелёк, когда-то гибкий и мясистый, высох и превратился в жёсткую палочку, держась за которую, можно крутить засушенное растение как флюгер. Когда-то гордившееся раскидистыми листьями, теперь оно предстаёт перед нами насильственно распластанным в одной плоскости и имеет жалкий вид. И как-то неприятно становится на душе от того, что ты сам и есть виновник такого превращения. Вздохнув, что ничего уже не поделаешь, в двух-трёх местах прикрепляешь засушенное растение ниткой с иголкой на лист бумаги и надписываешь название. Так и с другими травками. Потом, зимой, время от времени достаёшь, перебираешь всё это богатство, вспоминая о солнечных летних днях, но понимаешь, что это только бледная, неудачная копия того, что было летом, непрокрашенный, какой-нибудь сотый, оттиск с яркого, сочного оригинала, который (оригинал) почему-то отняли и заставили довольствоваться малым. Мне кажется, что гербарий не способен сохранить в себе энергетику жаркого летнего солнца, занятия с ним способствуют больше размышлениям, анализу, существованию на малых энергиях, на малых оборотах, которое, как мне кажется, бывает при большой усталости от жизни, после сильного перенапряжения, перенесённого тяжёлого стресса. Вот для этого, чтобы придти в себя, и использовали раньше гербарий.

Но фотографирование этих же растений обладает многими преимуществами перед сбором гербария: во-первых, не нужно растения срывать, они растут себе дальше нетронутые, необиженные человеком, неповреждённые человеком, что позволяет им развиваться в полную силу, тогда как если срываешь стебелёк, то травочка долго страдает и залечивает рану, и силы её идут на переживание боли и на постепенное выздоравливание, а не на наращивание сил и возможностей роста, впрочем, как и у человека. И что уж говорить о том, если вырываешь или выкапываешь растение с корешком – наступает смерть растения; во-вторых, остаётся нетронутым и яркий цвет зелени, и структура, и пространственное расположение листвы и цветков, что даёт возможность любоваться свободным живым растением в его естественной обстановке; в-третьих, на фотографии всегда окажутся рядом ещё 2-3 растения, что позволит получить дополнительные сведения об их добрососедстве и эстетическое удовольствие.

К сожалению, вторжение человека в природу часто имеет печальные последствия, и поэтому мне думается, фотографирование позволяет, так сказать, насладиться лицезрением ещё нескольких растений в красивых и гармоничных уголках природы без вреда для растений и всей окружающей среды; в-четвёртых, по фотографиям можно будет заочно познакомиться с автором, так как невозможно всем людям перезнакомиться друг с другом, уж не говоря о том, что в сфере взаимоотношений у многих людей существуют проблемы, и через фотографии узнать автора – это очень тактичный, тонкий, необременительный способ знакомства. Фотографирование – не только гербарий, но намного больше, чем гербарий; в-пятых, фотографии по сравнению с гербарием служат не только для личного пользования, но и являются одним из видов искусства, творчества, и ими можно поделиться с другими заинтересованными людьми, то есть принести пользу не только себе, но и другим людям.

При фотографировании происходит только бережное прикосновение взглядом к растениям, но не происходит непрошенного вторжения в их жизнь, несущего разрушение, и потому за фотографированием природы – будущее.

Различий много, но много и общего, и прежде всего то, что человек не замыкается в себе, ранившись об острые колючки неудовлетворительных взаимоотношений с людьми, а идёт в природу и общается с растениями и этим лечит себя и свою душу. Я думаю, что фотографирование охватывает природу более широко, так как если засушить дерево невозможно, а только лишь один его листок, то сфотографировать можно и дерево целиком, и даже небольшую рощицу, а для людей с плохой памятью фотографирование ещё более ценно.

Человек идёт в природу, находит в ней что-то созвучное своему состоянию, и ему кажется, что природа, в отличие от окружающих людей, откликается ему, сочувствует ему, переживает вместе с ним, и как бы берёт на себя все его проблемы, и тогда уходит тяжесть и становится легко на сердце, и находится правильное решение для неразрешимой ранее гнетущей проблемы, заслонившей было собой весь мир, и всё становится на свои места. Но лечит не одно растение, а вся природа в совокупности, в какой-то степени отвлекая внимание человека с его проблем на себя, и часто это бывает спасением. Как православный человек, могу добавить, что так в жизни верующих действует Бог, Бог работает, действует, если его об этом просишь. Но Бог – всюду, Он и в людях – потому что люди, как и природа – Божье творение, Он действует не только через людей, но и через природу.

15.06.06 Пытаясь спрятаться от газонокосильщика с его шумной машинкой, мы пришли в тот единственный уголок парка, где было относительно тихо. И тут же попали в фантастический инопланетный мир: здесь шёл не дождь, не снег, а густо летел вдоль земли, горизонтально, тополиный пух – бесшумно перемещаясь в пространстве и времени, и эта беззвучность придавала всей картине отчётливый фантастический оттенок. Тут, за гротом, старые раскидистые тополя со стволами такой толщины, что не обхватишь руками. Трава вокруг – белёсая, в белых палочках, что есть не что иное, как семена в пуху, который застревает между стеблей и листьев, и из пуха растут тоже белые, пушистые пуховые круглые воздушные головы одуванчиков, будто надевших скафандры, что ещё более придаёт сходство с другой планетой. Гусиная лапка и подорожник, растущие здесь во множестве, отражают поверхностью листьев облачное белое небо, и рассеянный в нём, почти неощутимый солнечный свет будто занавешивает всё белой кисеёй.
Цветёт мельчайшими белыми цветочками пастушья сумка, и ощущение ирреальности становится ещё более отчётливым. Птицы поют, из репродуктора доносятся звуки музыки, но, странное дело, я так погружена в созерцание, что не слышу их, оставаясь во внутренней тишине, которая так необходима мне в этот момент, и это спасение для меня. Потом уже, через некоторое время, слух включается, и я возвращаюсь в реальный мир с его звуками, но ещё не скоро могу ощутить, что нахожусь здесь и сейчас. Какое-то промежуточное состояние прострации не отпускает меня, может быть, от свежего воздуха или оттого, что я не высыпаюсь. Но так или иначе, сейчас можно позволить себе расслабиться, потому что здесь, как мне кажется, мне ничто не угрожает.

Всё-таки пастушья сумка – тоже инопланетное растение. Природа, которая не любит острые и прямые углы, в которой всё закруглено и скруглено, тут делает исключение, и треугольные семена, торчащие в разные стороны на почти незаметных прутиках, похожих на тонкие проволочки, напоминают антенны, с помощью которых осуществляется связь с космосом, примерно так, как у лунохода. А, может быть, эти сооружения служат для сохранения равновесия или как выставленные руки – стоп, за эту зону заходить нельзя, это только для внутреннего пользования, границы личного пространства. Тут есть угловатость и нелепость, и хрупкая беззащитность, и непохожесть на другие растения, так же, как не похожи на других птиц пингвины, хотя, конечно, они намного более тяжеловесны, но также стоят особняком в среде птиц.

18.06.06 Нам очень повезло: сегодня понедельник, и газонокосильщик, начав работу в 10 часов, в 11 часов уже ушёл на обед, -- я полагаю, чтобы поправить здоровье после вчерашнего: трудно начинать рабочую неделю, понедельник -- день тяжёлый. И в парке стало бы тихо, если бы не другие работники: с громыхающими тележками, с мётлами, они повсюду, грязно одетые, заросшие щетиной, с опухшими лицами, они то и дело прикладываются к общей фляге с водой, что уж по крайней мере неприятно, чтобы не сказать больше! Курят, группами сидя на лавочках по трое, и вполне довольны жизнью, один даже лёг поспать тут же. По их виду становится понятно, что они крепко заливают за воротник по вечерам. Голуби не обращают на них никакого внимания, как будто рабочие ближе к природе, чем мы, все остальные гуляющие, по сравнению с ними одетые как денди.

Пух летит и летит, как будто бы и не было дождя. Я тоже сижу на лавочке, и меня постепенно обсели люди вокруг, много людей, в то время как я предпочла бы остаться в одиночестве. Почему такое сопротивление, неприятие людей, я не знаю, наверное, сидя дома, я одичала, сильно от людей отвыкла. Справиться с негативными ощущениями получается с большим трудом. Но люди не виноваты: лавочки, находящиеся в тени деревьев – большая редкость. Почему бы их было не поставить пятьдесят, шестьдесят – столько, сколько понадобится, а не двадцать на солнце – в угоду планировке? Сижу тихо и страдаю, смиряюсь – на ногах долго не выстоишь.

Который уже раз приношу кошкам из парка по пучку травы, которую постепенно они с удовольствием съедают. Но нижняя часть травы в стаканчике с водой остаётся несъеденной, портится, желтеет, гибнет зря. Всё утро думаю о том, что надо бы выкопать целый куст. А, может, даже и не один, принести домой и посадить в цветочный горшок. Как ни подступаюсь к этой мысли, как ни кручу, не могу сказать заранее, понравится ли такой вариант кошкам и самому кусту травы или нет, будет ли трава расти в горшке. Потом решаю тайком один кустик травы вырвать из земли, но никак не получается: всюду, где ни пристраиваюсь, сезонные рабочие оказываются поблизости, не решаюсь на такое дело, да и людей в парке становится всё больше. Потом у меня начинают закрадываться сомнения, я начинаю понимать, что делать этого нельзя – получится, что я этот кустик травы украду. Отступаюсь. Лучше поеду на дачу к родственникам, вот оттуда и привезу. А то стыдно как-то становится: не знала, что чистая совесть – настолько щепетильное понятие, потому что давно уже забыла, что такое угрызения совести, -- от слова «грызть» -- саму себя, конечно, за неверный поступок. А так, не подумав, могла бы вырвать кустик травы, и потом бы мучилась сколько, да ещё бы пришлось на глазах у всех снова его на место сажать, исправляя свою ошибку, и привлекать всеобщее внимание, что для меня ещё хуже.

22.06.06. В прошлом году летом, в июле, мы были на юге, примерно в половине пути от Туапсе к Сочи. Это было время набора впечатлений, время экскурсий.

Мы жили в маленьком посёлке, где, кроме санатория и нескольких небольших частных гостиниц с пансионом, было множество маленьких домиков, которые вполне можно было бы назвать дачными, как это бывает обыкновенно в посёлках и дачных уголках Московской области. Мне очень нравилось бродить по узеньким улочкам, то и дело круто взбирающимся на гору и так же круто спускающимся вниз. Между этими небольшими горками, в низинках, можно было встретить неожиданно прозрачный ручей в зарослях, постоять на мостике над ним, отдохнуть от южной полуденной жары в прохладе, образуемой тенью от нависающих над ручьём деревьев, с удивлением увидеть вдруг в небольшой запруде прозрачных же, едва заметных, рыбок и ни о чём при этом не думать, а просто наслаждаться красотой и своеобразием ландшафтов южной природы. Юг – это всегда прогревание всего организма, накапливание энергии на следующий холодный период, и обязательно помогает сама смена обстановки. Те, кто говорят, что весь отпуск пролежали на пляже, жарясь под южным солнцем, -- несчастные люди. Отдохнув таким образом несколько дней, я больше не могу уже усидеть на месте – меня влечёт тяга к странствиям. Обежав с фотоаппаратом весь посёлок, я стала забираться во всё более дальние уголки, всегда и неизменно находя там для себя что-то интересное и ценное. Конечно, особенный интерес всегда представляет для меня природа: растения, не встречающиеся у нас, были объектами моего пристального внимания. И, несомненно, мне очень нравилось приходить к морю в то время, когда там было ещё или уже не жарко: рано утром или вечером, чтобы посмотреть на закат. Странно, но, если дома мне совсем не нравится наблюдать из окна за кроваво-красными закатами, то у моря, наоборот, я находила в этом удовольствие. Мне сложно было днём, когда на пляже было много людей, горячее солнце, и внешняя жизнь требовала от меня находиться здесь и сейчас; каждое мгновение, каждый миг возвращал меня к действительности, в то время как очень хотелось, просто необходимо было, погрузиться в себя; и те моменты, в которые мне удавалось вырваться в одиночестве утром или вечером на берег моря, были не заменимы ничем. Только там, несмотря на, а , может быть, и благодаря шуму прибоя и прибрежной полосе мокрых камней, мне удавалось привести себя в порядок, расстаться со своими зашкаливающими уже тревожностью и неуверенностью, как будто они растворялись в солёной морской воде, как будто море вбирало их в себя, взамен насыщая меня уверенностью стихии, величавым массивом спокойствия и незыблемости, угадывающейся под переливающимися на поверхности волнами большой глубины. Среди мокрых камней я искала раковины. Они встречались редко, и тем большую радость приносили, когда получалось их находить: вынесенные большими волнами на берег, особенно после ночи, они представляли собой настоящие произведения искусства. Не всегда они были целыми, неповреждёнными, и если так случалось, то для меня это было самой большой радостью. Я убирала очередную раковину в один из бездонных карманов шорт и, довольная, шла дальше, внимательно глядя себе под ноги, и ещё налево и направо, и зрители в этом деле только помешали бы и, бывало, пытались даже завести в эти моменты со мной разговор, но даже беседа о тех же ракушках не могла соблазнить меня, оторвать от сосредоточенности поисков, как будто в этом и состоял весь смысл моей жизни, как будто оторвать меня от моего дела было бы смерти подобно. Так странно, но, обычно очень требовательной к тому, чтобы не было шума, шум волн почему-то совсем не мешал мне, думается, что я настолько привыкала к монотонным его звукам, что переставала слышать их, шум волн, как бы наоборот, встраивал меня в гармонию берега моря, и я растворялась в ней, становясь её частью. Я быстро сообразила, в какой части прибоя ракушки можно обнаружить наиболее часто, и там особенно тщательно просматривала камни. Мокрые, округлые, они притягивали и волновали, их терракотовые оттенки таинственно мерцали; казалось, они пришли из другого мира, да так оно и было: они были пришельцами из мира моря, бездонного, бескрайнего, из глубины, в которую никогда не попадал ни один луч света. Именно поэтому они так завораживали, впрочем, как и раковины. Но раковины были как-то ближе мне, они более живые сами по себе, хотя и служили когда-то домиками для моллюсков, а потом – для маленьких крабов. Если мне попадались раковины, закрытые створками, я закидывала их как можно дальше в море – в них живёт живое существо. Если сам по себе камень – образование неживой природы, то раковина растёт вместе с моллюском, то есть составляет часть его и, как любое существо живой природы, организовано более сложно. Окрашенная внутри в тёплый оранжево-коралловый цвет, она напоминает что-то человечески душевное и согревает им. А снаружи являет собой такую форму, которую вообще не берусь описывать, она достойна восхищения. Это что-то древнейшее, ископаемое, как реликтовые деревья или хвощи и папоротники. При взгляде на неё происходит общение с древнейшим миром природы, и я не могу понять – ну, кажется, что мне в нём? Но оно оказывается необходимым, и достаточным для того, чтобы жить ещё несколько лет, как будто в нём бушуют совсем другие, более мощные энергии, и их отголосок виден в каждой раковине, в каждом папоротнике, и с каждым днём какой-то мощный жизненный заряд всё более переходит в меня, насыщая забитое, депрессивное, городское, неуверенное, вялое существо жизненной энергией, превращая меня в полную противоположность, и даже только ради этого превращения стоит ехать к морю.

Я любила смотреть и на шторм, не только потому, что тогда больше чувствовалась стихия, неподвластная человеку, что внушало серьёзное уважение к морю, и не только потому, что лучше понималось, как мал человек по сравнению с природой, но и потому, что после шторма можно было найти на берегу особенно крупные раковины, которые волны выносили с большой глубины, и они воспринимались мной как выходцы из другого мира, почти что с того света, и мне тогда, да и сейчас, до сих пор, непонятно, как в чудовищно ледяном, чёрном пространстве, в полной темноте, под огромнейшим давлением столба воды рождается такая красота. Скорее всего, прочные стенки раковин и необычная их структура – это единственный способ выжить в таких условиях.

27.06.06 Ну надо же! В таком маленьком парке нашлась-таки настоящая луговая полянка. Здесь, в центре Москвы, как ни странно, оказалось одно неокультуренное местечко, и, скорее всего, вопреки всему тут выжили такие луговые растения, как, например, клевер, белая и розовая кашка, образующие небольшие нежные цветные островки среди зелени. Я давно, и, как выяснилось, не напрасно облюбовала этот уголок, будто надеясь увидеть что-то необыкновенное, и не разочаровалась в нём. Каждый день приносит с собой что-то новое, не виденное раньше, распускаются и обращают на себя внимание такие луговые цветы, как, например, хрупкий, ясный луговой колокольчик, которому я особенно рада. Всюду здесь царят колосковые – застенчивая тимофеевка, ежа, лисий хвост; встречаются также лекарственная ромашка, пастушья сумка, звездчатка, подорожник с листьями размером с небольшой лопух, впрочем, и лопух тоже растёт тут же; тянет робкие веточки с точечками эфемерный дикий щавель – щавелёк, и конский тоже тут, с семенами значительно крупнее и увереннее, душистый горошек с очень крупными лиловыми цветками, крапива-яснотка и много чего ещё. Именно при невмешательстве человека в природе сохранился этот приятный уголок, в то время как всё остальное пространство засажено скучной газонной травкой. Но и вся эта красота, как и все остальные газоны, будет безжалостно скошена газонокосилкой, пойдёт под её нож.
После ливня успокоился, наконец, тополиный пух, и последние его представители уже не летают всюду, как бывало, а остались висеть на тополе или лежат продолговатыми кусками ваты на земле; и поют переливчатые песни трясогузки.

Сейчас, вечером, стало особенно ясно, чего не хватает на этом лугу – стрёкота кузнечиков; тут была тишина, только издали было слышно пение молодёжи под гитару. Прогуливаюсь здесь каждый день и думаю: переживает ли кто-нибудь из бывающих в этом уголке луговую красоту так, как я, видит ли, радуется ли тихой радостью от такого разнообразия или проходит равнодушно мимо, погружённый в свои мысли?
 

28.06.06 Сегодня пришла на заповедную полянку, а там – газонокосильщик со своей адской машиной, всё ровняет под одну гребёнку, не оставляя ни единого шанса растениям быть разными, быть индивидуальностями. Теперь всюду – одинаковые, торчащие из земли палочки. Потребуется не меньше двух недель, чтобы тут снова начала возрождаться жизнь. Поистине, косилка – адская машина, она не только косит, но и зверски, не задумываясь, кромсает на мелкие кусочки всё то, что попадает ей под нож, не оставляя за собой даже сена. Только человеческая мысль могла придумать такой бездушный аппарат, который у меня вызывает настоящее отвращение в противоположность растительному миру, который вопреки всему выживает и развивается. Странным образом всё то, к чему прикасается мой взгляд или нацеливается объектив фотоаппарата, оказывается потом сорванным, остриженным, расформированным. Если я фотографирую комнату на работе, где располагается живописная мастерская, то не проходит и месяца, как мы переезжаем в другое помещение, и мои фотографии – единственное, что остаётся на память. Так и с цветами: стоит сфотографировать понравившиеся мне цветы, как на обратном пути на клумбе я их уже не обнаруживаю; зато идёт навстречу кто-то с букетом из подозрительно знакомых цветов. Так выходит и с лужайкой, попавшей в поле моего внимания: прихожу снова, чтобы уточнить названия растений, произрастающих на ней, и понимаю, что опоздала, их уже нет – таких, какие они были здесь вчера.

Что это такое? Есть несколько вариантов: а) что то, что привлекло меня, привлекает и других людей, и они поступают с ним согласно своим собственным представлениям о предмете внимания;
б) я успеваю схватить птицу счастья за хвост, успеваю оставить для людей то, что потом оказывается разрушено, сорвано, то, что уже никогда не получится воссоздать в прежнем виде;
в) я, наоборот, обладаю несчастливой рукой и как бы привлекаю своим вниманием к предмету разрушительные силы, которые не дремлют, и в этом случае лучше бы мне было ни к чему не прикасаться и не приглядываться, чтобы не навредить.

Если же быть материалистом, то можно и совсем не задумываться о таких вещах – просто есть факты, а остальное – досужие домыслы, бессмысленные сами по себе. Но жизнь так или иначе заставляет задумываться, поскольку происходящее не опровергает, а только подтверждает мои догадки. С другой стороны, я очень страдаю от перемен, помните китайское проклятие: «чтоб ты жил в эпоху перемен»? Мне просто и легко в мире, где ничего не меняется, где всё статично: тогда поступаешь так, как и всегда, сильно не задумываясь в очередной раз, правильно ли поступаешь, поскольку уже выработан верный алгоритм действий и жить получается легко. Почему-то хочется жить легко, как будто кто-то авторитетный выдвинул постулат, не требующий доказательства, что счастье заключается в том, чтобы жить легко, не напрягаясь, и я ему поверила.

Но, если подумать, разве в этом счастье? Может быть, накопленная и никак не уходящая усталость внушает мне такие мысли, и просто нет сил реагировать на изменения, которых всюду сверх меры. Ведь жизнь никогда не стоит на месте, каждый приходящий момент времени приносит с собой что-то новое, неизвестное, неизведанное, непредсказуемое, а в статичности нет жизни, но почему-то так хочется, чтобы время остановилось для того, чтобы можно было отдохнуть.


-----------------------------------------------------------


Когда-нибудь я обязательно напишу небольшой трактат о том, как становятся похожи хозяева собак на своих подопечных бобиков, шариков и прочих кнопочек, поскольку жизнь подбрасывает массу наблюдений на эту тему. Тут, мне кажется, дело в том, что хозяева и их собаки пребывают в гармоничном симбиозе, взаимодействии – и визуально, и в привычках, и в характере, и даже немного дополняют друг друга, находясь всё-таки в одном с ними ключе. И, конечно, всё начинается с выбора породы, приходящейся по душе хозяину. Интересно, что безобидные, добродушные по натуре люди выбирают себе в друзья маленьких декоративных собачек смешных, милых пород, которые ведут себя, однако, с большим достоинством, и именно это несоответствие между экстерьером и характером часто вызывает улыбку.
Но если вы увидите приближающегося к вам угрожающего вида бультерьера, то знайте – следом за ним появится мускулистый, словно вырубленный из монолита, тяжеловесный мужчина с волевым пуленепробиваемым лицом-маской, хозяин не только собаки, но и жизни, знающий, как дать отпор, постоять за себя и отстоять своё, невзирая на лица. Снова мы видим симбиоз, и в этом случае можно только догадываться о том, кто у кого учится, перенимает манеры, -- собака у хозяина или хозяин у собаки.

30.06.06 Сегодня в парке верховой ветер, переходящий постепенно в низовой, налетающий сильными порывами, беспокойный, тревожный шум листвы, погода испортилась, и вместо жары – долгожданная прохлада, но почему-то очень неуютно: протягивает незаметно так, что определённо замерзаешь, и хочется опять тепла или же одеться потеплее, чтобы не страдать от холода. В России редко бывает комфортная погода, большей частью то холод, то жара, и приходится приспосабливаться, всё время приспосабливаться к погодным условиям, поэтому у каждого человека дома хранится целый гардероб разнообразной одежды. И поэтому каждый уважающий себя человек, не замотанный сложными обстоятельствами жизни, слушает вечером прогноз погоды, чтобы одеваться «по погоде». Это хорошая привычка, это предусмотрительность, но, увы, я ей не обладаю, мне кажется скучным, и неинтересным, и обязывающим караулить прогноз погоды, откладывая дела «на потом». И ещё перестала смотреть новости из-за огромного количества плохих, тяжёлых сообщений, после которых долго пребывала в подавленном состоянии, неспособная легко относиться к ним, а остальные новости большей частью оказывались совсем ненужными для меня. После выпусков новостей часто мне казалось, что жизнь и жить становится всё труднее, тревожнее и опаснее, но, если задуматься, так ли это на самом деле? Перестала смотреть новостные программы – и ко мне вернулся позитивный, оптимистический настрой, вернулось желание жить и строить планы на будущее, и я сама открылась навстречу прекрасному будущему. Мамина привычка смотреть новости так и не стала моей, и поэтому, выходя на улицу, я часто попадаю впросак, одетая не «по погоде»; и ещё очень не люблю носить с собой зонтик на случай дождя потому, что в девяти случаях из десяти он оказывается не нужен: то дождь никак не соберётся, то прошумит и окончится до того, как мне нужно выходить на улицу. И получается, что зонтик – ненужный и тяжёлый балласт; зато очень люблю одежду с капюшоном: под ним удобно спрятаться и от дождя, и от ветра, и от нескромных взглядов, и вообще от назойливого внешнего мира, когда это необходимо, и поэтому всё чаще выбираю одежду с капюшоном, без которого так страдаю сейчас, сидя на раскладном стульчике в парке.

Заповедную полянку снова скосили, и мне совсем не хочется туда идти, чтобы увидеть то, что от неё осталось. Вспоминается луговой колокольчик на тонком стебельке: ну много ли нужно затратить силы, чтобы погубить его? Поистине, газонокосилка – адская машина, которая не пощадит никого. И, конечно, многое зависит от того, в чьих руках она находится.

Я сижу тихо-тихо, только шариковая ручка движется в руке, и распушившийся воробышек, наверное, ещё птенец, как-то смешно подпрыгивая, бесстрашно приблизился ко мне, не заметив меня, проскакал, не торопясь, под моими ногами и поскакал себе дальше, глупышка. Стало тревожно за него, ведь кто-то может легко его обидеть, такого несмышленого, маленького, беззащитного. Куда только смотрит мама!

Вообще, жизнь предоставила мне возможность бывать в парке очень часто, и здесь мне очень нравится наблюдать за птицами: как ухаживают за своими голубками голуби, как выискивают на свежеостриженном газоне червяков скворцы и скворчата, как прячутся в ветвях, в густой листве птицы во время дождя.

А на том месте, где вчера читала молитвы Богородице, сидя на своём маленьком, но незаменимом раскладном стульчике, сегодня я обнаружила целые россыпи бежевых шляпок мельчайших грибков-поганок: они в обсыпную выросли за одну ночь вокруг пенька, что спилен вровень с землёй так, что трудно было его даже заметить; возникновение и наличие этих грибков трудно было бы предугадать заранее. Россыпи маленьких, в размер кнопочек, шляпок двинулись в сторону дороги.