Из сборника 2, 1997
МАМЕ
Все люди на свете разные.
Им Богом дано это право.
И право дано всем равное -
Быть разными, разного нрава.
Не надо меня переделывать
По своей такой строгой мерке.
Придётся ведь нам обеим потом
Страдать от такой переделки.
Как в клетке, мы в этой хрущобе:
Никуда друг от друга не деться.
Давай относиться друг к другу почаще
Так, как подскажет сердце.
Несчастье моё - на распутье
Оказалась в расцвете лет я.
Растерялась, а нужно - в путь идти
И забыть про все лихолетья.
Очень трудно, сложно начать
Стихи слагать - это такое ДЕЛО !
Как легко спугнуть и сломать
Строчки, сложенные неумело.
И счастье для всех будет разное:
Что счастье тебе - то бессмыслица
Для меня; удивительным кажется
То, что ты всю жизнь добиваешься.
Хочешь видеть меня счастливою.
Но понятия счастья разнятся.
Богатое, барское, сытое -
Не нужно такое мне счастье !
Как тебе объяснить мне хочется,
Как стихами радостно пишется,
Как картины радостно смотрится
И как воздухом радостно дышится.
Моё счастье - с природой в созвучии,
С ветерком и рекой говорливою,
С лесом, озером, снегом колючим...
И бедной я - буду счастливою !
О людях-травах
Травы разные и полезные
В нашей щедрой земле встречаются.
Лишь на почву попав благодатную,
Благодарно они разрастаются.
Травки скромные, незаметные
Под листками безмолвно прячутся.
Так и люди - красивые, нежные
Лишь подушке своей наплачутся.
Кто практичный, цепкий, напористый,
Обладает сильною волею,
Тот пробьётся, я знаю, к солнцу,
Будет греться довольно в лучах его.
Листья мощные пораскинет он
И не будет о том заботиться,
Что затмил необъятной персоной своей
Другим так нужное солнце.
Всё пространство заполнит собой,
Растолкает доверчивых, мнительных,
Душевно серый, зауженный
Не заметит "таких чувствительных".
- Эй, сорняк ! Приглядись повнимательней:
Те, с кем ты вместе проклюнулся,
С кем ты рос и дружил, с кем здоровался,
Сегодня ждут твоей помощи.
Не поможет моё "Эй, послушай !"
Всё, как было, есть, так и останется.
Только что с той травинкой послушной,
Захиревшей, измученной станется?
Пересадим на грядку новую
Не сорняк - он-то крепко держится,
А травинку-былинку садовую,
Что никак на плаву не удержится.
Пусть растёт счастливая, смелая
И под солнышком развивается.
Пусть свободно под ветром колышется
И в огромный куст разрастается.
Будет радовать красотой своей
Та, когда-то совсем неприметная,
Но прекрасная всей душой своей
Травинка-былинка заветная.
Авторитарный человек
Обличает, негодует,
Обвиняет, наказует...
В сущности - себя
* * *
Вечером вижу в окошко:
Луна повисла над домом...
Но полно, Луна ли это?
Спускается тихо она за дом
В самом начале ночи.
* * *
Казалось когда-то - вечно
Сходить на станции этой...
Но вот уже еду мимо.
* * *
Ох уж эти шмели !
Как по-хозяйски, властно и деловито, густо жужжа,
Перебирают они лапками,
Собирая нектар с белых пушистых, душистых цветов
В японском саду в июле.
* * *
Ковёр - ярко-жёлтые листья.
Казалось: таких - не бывает
В дождливую позднюю осень.
Невольно шаги замедляю...
Жить радостней стало на свете !
* * *
Клён, даже к зиме застывая,
Всем дарит тепло своих красок.
Но кто ещё это заметит?
* * *
В дождливую позднюю осень
Лишь клён расстелил свои листья,
Чтоб было немножко светлее.
* * *
Вдруг сквозит голубая осинь
В небе, тучами сплошь одетом...
Что такое, в сущности, осень?
Так зима встречается с летом.
* * *
Поздним вечером я просыпаюсь...
А днём - сплю, занимаясь
Домашними делами.
* * *
Наверное, только мне одной
Придёт в сумасбродную голову
Читать раскрытую книгу с конца.
* * *
Я не бегу - лечу, и мимо меня
Промелькнуло белою кошкой
Небо, отражённое в луже после дождя...
* * *
Ночь. Что-то не спится...
Шум электричек под окнами, и не заснуть.
Чищу лук в суп
Ах, если б только над луком
Горючими плакать слезами
Случалось домашним хозяйкам.
* * *
И учители, и радетели,
И пороки, и добродетели -
Борются все за нас.
* * *
Выбить нас из седла
жизни хочется
Верно, чтобы так долго не мучиться.
Но пускай она не торопится -
Ничего у неё не получится.
* * *
Я приобрела совершенно необыкновенную картину. Это натюрморт, выполненный акварелью - розы в вазе. не оставляет мысль, что в этой картине виден характер художника - словно это портрет. От картины идёт сильная положительная энергетика. Возникли строки:
На стене висит портрет.
"Энергетик"- этот цвет.
О клёнах
Вот этот жёлтый уголок,
Где клёны осенью прекрасны,
И где спокойствия поток
Нисходит на головы счастьем.
И дождь, и хмурое чело природы,
Мир - несоответствий полный...
Блестящая листва - и забываю всё.
Наверно, цвет у счастья - жёлтый.
Листва - везде, листва - вокруг
Ковром всю землю застилает,
Как летом солнце, добрый друг,
Всё тёплым светом заливает.
Увидеть этот уголок
Господь позволил как награду:
В несчастьи - счастия глоток,
И претерплю ещё преграды.
И как бы ни было внутри,
Что б ни случилось в жизни, знаю:
Те клёны светят мне вдали,
И жить мне это помогает.
Лето в Москве
Так получилось, что всё лето я провела в Москве. Обычно выходило так, что всей семьёй мы выезжали на дачу, и летняя Москва оставалась где-то вдали, совсем, как оказалось, мне неизвестная.
Работающие москвичи по окончании рабочего дня спешат к московским вокзалам, чтобы пригородные электрички унесли их на дачу, к семье, к детям, подальше от душной, нагретой солнечными лучами и пыльной Москвы. Там, в тишине своих садов и огородов, находят они успокоение от своих дневных трудов, а, отдохнув немного, взбодрившись от свежего дачного воздуха, оживают и начинают поливать подсохшие за день грядки, полоть или ( что составляет их гордость ) собирать урожай - ягоды, овощи, срывать зелень для салата или заниматься другими хозяйственными делами, а потом, поздно вечером, сидят дачники, вконец уставшие, на ступенечках-крылечках своих домиков и никак не могут уйти спать - так хорош и тёпел летний подмосковный вечер. А утром вновь, вставая чуть свет, бегут они на электричку, спеша на работу, преодолевая двадцать-тридцать, а порой и сорок километров до Москвы.
А я - будто вне времени, вне этого потока пассажиров; кажутся суетой их спешащие толпы на вокзале, нисколько это меня не манит, не влечёт, не затягивает в свой водоворот, я счастлива тем, что есть у меня своя квартира, есть еда, есть человек, которому я нужна, и этого мне вполне довольно.
Интересно то, что, имея в руках синицу, мне совершенно не хочется думать о журавле в небе ( в данном случае - о даче ).
На мой взгляд, в Москве, в летней Москве, совсем не так плохо, как кажется моей маме. В балконную дверь, почти постоянно открытую в нашей квартире из-за стоящей в городе июльской жары, врывается прохладный ветер. Он не дымен, не душен, а чист и свеж, пожалуй, такой же, как и за городом, на даче, верно потому, что квартира наша находится на девятом этаже. Красавицы-ивы, раскинувшие свои ветви к Солнцу так, что не видно внизу ни дороги, ни машин во дворе, приятно шелестят, будто что-то пришёптывают, успокаивая и расслабляя. Листочки их - фисташкового цвета, длинные и узкие,- выворачиваются тыльными сторонами под налетающим ветерком, серебрясь, и я легко представляю себе их свешивающимися к воде на берегу речки или пруда. Они так хороши, что я подолгу люблю смотреть на них, и тогда для меня вдруг замирают все звуки Москвы, и остаётся только созерцание крон ив в тишине... Я отрываю взгляд от зелени внизу, и вот уже зашумела разными звуками Москва. Ивы - прекрасные, замечательные ивы, незаметно выросшие под окнами нашего дома во дворе, с неказистыми, неприметными стволами там, внизу у дороги, и с великолепными кронами, если смотреть сверху,- дают мне ощутимую поддержку, подбадривают, гасят мои тревоги, и даже если ив не видно, всегда слышен их прекрасный успокаивающий шелест, будто разговор со мной. Закрыв глаза, очень просто, почти мгновенно переношусь я на поросший лесом берег озера, и ивы, растущие здесь, в Москве, приятно шелестят мне там, у озера. Завершают живописную картину птицы, живущие в городе, звеня своими тонкими прозрачными голосами на все лады.
Вечером я люблю слушать Москву. Здесь, возле Садового кольца, в самом центре города, слышен такой приглушённый шум большого открытого пространства; звуки (может быть, эхом?) раздаются отовсюду, но не резкие, как днём, а тихие и приглушённые, и поэтому не раздражают.
В последнее время я стала уставать от открытого пространства и, как улитка, прячусь в свой домик в буквальном смысле слова, однако же периодически выглядывая оттуда и замечая вокруг себя много интересного. Долгое же пребывание на открытом пространстве притупляет чувства и ощущения. Может быть, поэтому меня не тянет на дачу. С удовольствием хожу я по музеям, выставкам, читаю книги и размышляю о жизни -такой разной у окружающих меня людей. Кто выбрал приоритеты для них; какие разные у них стремления; что влечёт их именно к этим ценностям, и почему я не такая, как они. Кто виноват в том, что мне неинтересно материальное, грубое, вещественное, почему цели их кажутся неприемлемо приземлёнными, и причём при достижении таких приземлённых целей они счастливы? Примитивна ли я, если их не понимаю, или же примитивны они, цепкой хваткой держащиеся за материальные блага? Попробуй вырви у них хоть кусочек - горько пожалеешь, услышав злобное рычание зверей. Неужели это мы - люди?
P.S. Сейчас, когда я переписываю эти строки, уже поздняя осень. По крыше барабанит холодный дождь, мимо окна пролетают и снежинки, давно уже облетели листья с деревьев. Снег уже не раз покрывал землю.
За заботами пролетела осень, и давно уже не смотрела я на ивы под окном.
И вот по летней привычке взглядываю вниз с балкона и очень удивляюсь, когда вижу, что ветви с порядком поредевшими, но всё же такими же зелёными и вовсе не осыпавшимися листьями, так же как летом, колышутся ветром, серебрясь, хотя уже почти зима. И лишь просвечивают сквозь листву невидимые летом тёмные от сырости стволы ив и чёрная, приготовившаяся зимовать, земля.
Это, наверно, самые молодые листочки, которые родились уже в начале осени, они ещё не нарадовались жизни и не хотят опадать-умирать, крепко держатся на самых концах веточек и удивляются, почему же не досталось им вдоволь солнечного тепла и света как их предыдущим старшим братьям. Но вот уже летние листья облетели, и нет их рядом, покоятся они на земле возле корней взрастившего их дерева или же, убранные дворником, догнивают на какой-нибудь мусорной куче.
Теперь молодым листочкам приходится спешно взрослеть, чтобы успеть полнокровно прожить столь малое, отпущенное для их жизни, время. Им ничего не остаётся, кроме как принять как данность холод, отсутствие солнца и тепла, промозглый дождь и жить своей жизнью, не требуя того и не мечтая о том, что досталось их более удачливым летним собратьям.
Такая досталась им доля - жить в столь суровых условиях, и они, на мой взгляд, достойны большего уважения, чем летние листья, получившие в жизни всего в достатке и в силу этого не задумывающиеся ни о своей жизни, ни о жизни других ( которые вырастут позже, осенью) своих младших братьев, буквально прозябающих на холодном осенне-зимнем ветру и лишённых многих летних благ.
Так распорядилась жизнь.
О картине К. Васильева
Вот - горушка,
На горушке - избушка.
Уйти б туда - не вернуться
И назад не оглянуться.
Обилие света
Листвой чуть одето.
Воздушность, прозрачность -
Из нашей-то мрачности.
Вздохнуть - голова закружится.
Из опавшей листвы кружево
Светится, переливается,
Жёлтым цветом с солнцем сливается.
Я опять туда возвращаюсь,
Детали припомнить стараюсь.
Да, избушка не навороченная.
Почему же туда так хочется мне?
Там воздушному солнца пространству
Вторит осеннего леса убранство.
И ёлочки, словно подружки,
Растут себе возле горушки.
Свободно расправили ёлки
На лапках своих иголки.
И позднему мухомору
Пришлось это место впору...
Быть может, мне мало света?
Поэтому хочется в лето
И в осень - светлую, ясную,
Листвой цвета солнца прекрасную?
* * *
Трудная дорога мне выпала.
Не родить назад меня матери.
И за спину её не спрятаться,
Из последних сил вскарабкиваться.
Как душа моя в миру напрягается,
Как понять людей хочет, старается,
За плохим видеть хочет хорошее
И не верит в инстинктов низменность.
Чистота ведь важна не телесная,
Хоть телесная - необходимая,
Чистота меня тянет небесная
И чистота душевная.
Трудно мне подобрать названия
Для пороков душ человеческих -
Душ замусоренных, захламленных,
Запущенных, безотеческих.
Каждый сам по себе всех судит.
Человек ведь слаб - что поделаешь !
Как случайно, вдруг раскрываются души их
В разговорах, мыслях, сплетнях.
Пусть жестоко судьбой обижена,
Пусть обругана - всё забудется.
Всё равно мне в лучшее верится,
А раз верится - то и сбудется .
Баллада о зайце
Жил-был заяц . Это был по всем статьям совершенно необыкновенный заяц . Не какой-нибудь молоденький неопытный зайчишка, чья судьба заранее решена в первой же встрече с хищником или охотниками, а умудрённый опытом степенный пожилой заяц . Много пришлось повидать ему на своём веку; улёгся он в безопасном укромном местечке и задумался, вспоминая...
Видно, и в самом деле заяц был умница: похитрее других петлял, раз не смогли его догнать хищные звери и охотничьи собаки, прятался в такие скрытые канавки и норы и сидел так тихо, что и обнаружить его никак не удавалось.
Травоядное животное, никому не причинил он вреда за всю свою жизнь, а сколько ему досталось переживаний ! В лесу жизнь жестокая, а безобидным зайчишкам в ней живётся куда как несладко. Знает зайка, что подстерегает его в жизни много опасностей, да терпит, мирится с этим, другой-то жизни ему не отпущено.
"Только и убегай, если кто обнаружит"- вот и весь зайкин девиз. Мчится он, сломя голову,- прыг-прыг, зиг-заг, а сердечко стучит-стучит, того гляди выпрыгнет. Вдруг раз - и нет его. Куда подевался? Лиса или волк ищет, ищет, вынюхивает, облизывается, глаза горят: вот его следы - два вместе от передних лапок, да два от задних лап немного впереди вразлёт. Одни, другие, третьи, а дальше? Нет следов.
Ах, как непросто обмануть голодного хищника ! Но ведь от этого зависит заячья жизнь. И он всё-таки ухитрялся, всё-таки обманывал, иначе не был бы сейчас жив.
А сколько раз спасали его сильные мускулистые лапы с длинными цепкими когтями, теперь уже и не сосчитать.
А замечательные чуткие уши? Разве видели вы такие длинные необыкновенные уши у других обитателей леса? Нет, и не увидите никогда. Это уникальное сооружение над головой у зайцев дано им вовсе не для того, чтобы держать их за уши. Это -- тончайшие звукоуловители, мохнатые локаторы, придуманные природой, предупреждающие об опасности, столь часто грозящей зайцам в отличие от других более крупных зверей.
Пытаюсь сравнить лесного зайца с домашним кроликом - жалким его подобием, проводящим всю свою жизнь в клетке и полностью зависящим от человека, - и сразу понимаю разницу; всё-таки это именно лесной, дикий зверь, и, как бы ни была трудна, его жизнь принадлежит лесу. Я пою гимн этому мудрому зайцу за то, что он смог выжить и дожить до старости среди жестоких нравов дикого леса.
Плотная, густая, длинная, пушистая шерсть неопределённого палевого цвета, переходящего в откровенный коричневый. Может быть, это - заяц-русак? Как хорошо, что есть на нём такая тёплая шуба, помогающая спастись от зимних холодов.
Он прилёг, аккуратно сложив передние лапы, и о чём-то думает... И, в свою очередь, я задумываюсь о том, кто бы вспомнил о нём, этом лесном зайце, если бы не сохранил для нас столь прекрасное творение природы живший 500 (пятьсот) лет назад талантливый немецкий художник Альбрехт Дюрер, разглядев в нём что-то ещё более удивительное, чем то, что увиделось мне.
Рассматривая журнал для садоводов
Читаю "Мой прекрасный сад"
И представляю, будто снова
Мой сад хозяйке будет рад,
Хоть сада нету никакого.
Вновь по дорожкам я пройду,
Да, мысленно, и наслаждаясь
Тем воздухом, что есть в саду,
Им надышаться я стараюсь.
Я знаю - мне не суждено
Хозяйкой быть такого сада,
Но утром распахнуть окно
В тот летний сад мне бесконечно надо.
Там многолетников цветы,
Дорожка вьётся сквозь невзгоды,
Великолепия мечты
В тиши и солнце длятся годы...
* * *
Замру, услышав гул шмеля,
Боясь вздохнуть, лишь наблюдая,
Как дышит, как живёт земля,
Цветы тычинки расправляют.
Как пахнет в воздухе сосной
И нотой плесени и тлена,
И свежескошенной травой,
Что скоро превратится в сено.
И, растворившись средь травы,
Почувствую, что мы едины.
Пусть злой судьбой разделены,
Земля и я - неразделимы.
Ма-а-а-ленький рассказ о любви
По улице шёл человек. Шаги его были легки, мечтательный взор скользил поверх голов вечно спешащих по своим делам пешеходов. На перекрёстках он останавливался на красный свет светофора и послушно переходил через дорогу, когда свет переключался на зелёный.
В глазах его было совершенно необыкновенное выражение: любви к миру, доброты и пьянящего счастья. Он любил людей, всех вместе и каждого по отдельности - и дядьку с сигаретой в зубах, и древнюю старушку с палочкой, появившуюся из подворотни с авоськой, шикарную модно одетую девушку из "Мерседеса", как будто сошедшую с обложки журнала, и даже толстую тётку с противным самодовольным выражением на лице, выгуливающую маленькую и такую же толстую и упитанную, как она сама, собачонку. Он любил всё человечество.
Он шёл, не обращая внимания на тучи пыли, поднимаемые ветром над тротуаром, пыли, что появляется на городских улицах весной после таяния снега.
Он улыбался проезжающим мимо машинам и находящимся в них людям, забыв о том, как, может быть, эти же машины в ненастную погоду обдавали его грязью с ног до головы, о том, что удушливый дым от выхлопных газов противно лез в нос, сменяя необыкновенный свежий будоражащий запах наступившей весны.
Огромное светлое чувство поднималось в груди и распирало его.
Человек радовался солнцу, благодатно несущему свои ослепительные лучи миру, солнцу, светившему в, кажется, бескрайнем голубом небе. Он чувствовал, что природа оживает под его согревающими лучами, и сознавал себя частью природы. Он был открыт миру.
Проходя по бульвару, человек думал, что сегодня птицы чирикают особенно громко и оживлённо, а пенсионеры, пригревшиеся на скамеечках, блаженно улыбаются и похожи на "божьих одуванчиков".
Люди обращали на него внимание: заглянув в его глаза, редкий прохожий оставался равнодушным, потому что своим счастьем человек одаривал всех - так его было много.
По улице шёл человек, на время забыв о своих проблемах, о тяготах жизни, о неотложных и очень важных делах, которые обычно занимали его целиком и полностью. Он не тревожился о том, что проза жизни и серые будни вскоре опять завладеют им, потому что мир был прекрасен...
Так согрел его маленький лучик любви, непонятно почему выбравший его из миллионов жителей огромного города, протянувший свой свет подобно солнцу и коснувшийся самых потаённых уголков его сердца и души - этот самый бесценный подарок человека человеку.
1996
Дома
Суета, суета, суета,
Шум воды, громкий голос ребёнка,
И мой внутренний голос едва
Пробивается ниточкой тонкой.
Счастлив тот, у кого тишина
Расползлась по квартире хозяйкой,
Где, мелькания лишена,
Мудрых мыслей кочует стайка.
Напряжённое ухо страдает:
Как чувствительно бьёт по ушам
Стук шагов, шум воды, грохот чашек,
Звон кастрюль, телевизора гам.
Как скрипит отвратительно мебель,
Как вода в батареях шумит,
Как под домом гремит электричка -
Всё от этого в доме дрожит.
Наконец ! Наконец , затихает
Эта громкотекущая жизнь,
Мне на уши елей проливает -
Ночь пришла тишиною лечить.
Вот того, кто придумал хрущобы,
Поселить бы сюда, да пожить
Год, другой, да с семьёю, и чтобы
Ни минутки б не дали вздохнуть.
Проходить научился бы быстро
Боком, боком он в двери у нас
И терпеть - ведь в квартире выстраданной
Вместе с ванной у нас унитаз.
От нехватки воздуха чистого
Научился б под форткой стоять,
От соседей, не в меру речистых,
Через стенку выслушивать мат.
Я устала, устала, устала
В этом грохоте адовом жить.
Затыкать, может, уши бы стала -
Да у виска будут пальцем крутить.
И не спрятаться мне, и не скрыться.
Видно, так в этом шуме и жить.
И придётся самой измениться,
Если мир не могу изменить.
1998
* * *
Живите каждый сам по себе
Днём и на закате дня,
Каждый - согласно своей судьбе,
Не трогайте лишь меня.
Огромный прекрасный далёкий мир
Оставьте Вы для меня.
Живите согласно своей судьбе,
Моего не стреножьте коня.
Мой мир непонятен и странен Вам,
Не быть Вам в этом миру.
И как не требуйте, я не дам
Играть со мной в Вашу игру.
1998
По прочтении "Кокинсю" -
собрания старых и новых
песен Японии, 9-10 в.в.
Прекрасны осенью клёны
В Японии. Неужели
В большом многолюдном Киото
Идут по делам японцы
И дивные красные листья,
Опавшие, топчут ногами?
* * *
Узорные красные листья
У осенних японских клёнов...
Если ими усыпаны горы,
И японцам они привычны,
Навевают они, как прежде,
Прекрасные светлые чувства
Поэтам страны Ямато
Или забыты ими?
1998
* * *
Кто-то срубил сосновые ветви
В лесу, а я шла мимо.
Они погибали, в снегу замерзая.
Я их спасла, пусть ненадолго,
Взяв их домой и поставив в воду.
Оттаяв, ветви благодарили
Меня за добро - за тепло, за воду
Прекрасным сосновым запахом хвои.
И долго-долго в вазе стояли
Лесные сёстры - сосновые ветви
В пушистом тёмно-зелёном наряде,
Радуя глаз и радуя сердце;
Когда вечерело, переносили
В таинственный лес обитателей дома.
В ночной тиши уснувшей квартиры
Слушала я их дивные сказки...
Вот только украдкой плакали горько
Ветви, когда их никто не видел,
Жёлтой прозрачной скупой слезою,
Что им никогда назад не вернуться,
Вновь в зимнем лесу не качаться веткам.
P.S. Теперь стоят сухоцветы -
Засохшие зимние травы -
В той вазе, на том же месте,
И бредят бескрайним полем,
Покрытым глубоким снегом.
1998
Разве плохо на земле?
Разве плохо на земле
Жить в Москве, Руси столице,
И красой её гордиться
Разве плохо на земле?
Разве плохо над землёй,
Распластавшись в мыслях птицей,
Вдаль лететь сквозь все границы
Разве плохо над землёй?
Разве плохо по земле
По лесной пройтись тропинке
Босиком, а не в ботинках
Разве плохо по земле?
Разве плохо от земли
В жаркий день босой ногою
Вдруг почувствовать прохладу,
Что из глубины земли?
Разве плохо в летний зной
Жар лица подставить ветру?
Надо радоваться ветру,
Что несётся над землёй.
Разве плохо на земле
Жить всему, всему живому,
Жить свободно и привольно
Разве плохо на земле?
Разве плохо по земле,
По своим делам шагая,
Мышцы мерно напрягать,
Шаг привычно отмеряя,
Разве плохо по земле?
Разве плохо на земле
Жить, творя, смеясь, страдая,
Ощущая жизнь без края,
Разве плохо на земле?
Счастье - в том, что на земле
Ты живёшь, ты существуешь,
Только счастье столь привычно,
Что не видится тебе.
1998