Из сборника 7, 2002
Волшебный путь в Гусь-Хрустальный
(однодневная экскурсия)
Было раннее утро – морозное. Увидела по дороге из автобуса, что голубеют дали. Ветки, мелкие веточки деревьев не чернеют, как всегда зимой, среди снега, а покрыты белым инеем – куржевиной. Создается ощущение глазу неуловимой, диковинной красоты. Сосновые ветки с иголочками – тоже в белом инее. Они – дышат. И как на бороде и усах человека в мороз от дыхания оседает белый иней, так и у веток – тоже. Или же сырость, захваченная врасплох внезапным морозом, села тут на всё то, что попалось ей на пути.
Потом выглянуло солнце. И спряталось.
Чем дальше мы уезжали от Москвы, тем крупнее и лохматее становился на ветках иней. На открытых местах засохшие прошлогодние былинки полыни, пижмы и других придорожных растений, обыкновенно черные, как обугленные, тоже густо покрыты белым инеем.
Фантастика! И на черных проталинах тоже – белые растения.
Так я отвлеклась от рассказа экскурсовода на лирическое отступление, «пленившись красотой природы».
Лохматости инея я была очень рада. Хорошо, что не взяла с собой фотоаппарат – было бы слишком много соблазнов снимать иней. А так – душа больше напитается непосредственно красотой, уведенной глазами, запомнится, как нечто невероятное. Да и как снимешь, если автобус мчится на большой скорости.
Снежинки – узоры на хрустале – очень напоминают иней.
По сторонам дороги белеют стволы берёз, рыжеют стволы сосен, бледно зеленеют стволы осин на фоне голубоватого снега. И только ели густеют по всей своей высоте равномерно свисающими пушистыми ветками.
Экскурсовод тем временем рассказывает о хоровом унисонном пении старообрядческих хоров XIX века. В настоящее время оно утрачено. Я вспомнила, что читала о нём: партитуры записывались не нотами, а крюками, означающими состояние души, в котором надо петь определённый звук. Сейчас же, и повсеместно, в церквях полифонические хоры, которые поют на голоса.
Многие из купцов были старообрядцами. К деньгам они относились спокойно и не как к средству обогащения, а как к дарованному Богом: Бог дал, Бог и взял, отобрал…
А как отражается весеннее небо в глади проезжаемых нами, небольших, с чистыми снежными берегами, речек!
Дорога увлекает меня вдаль, в Гусь-Хрустальный, пункт нашего назначения. Какое поэтическое название! Поэтическое не потому, что гусь (как представляется, толстый, большой, на коренастых лапах, совсем по Пушкину, «ступает бережно на лёд, скользит и падает»), а потому что хрустальный –сразу гусь становится в воображении изящным, прозрачным, шея его вытягивается, он стройнеет и начинает искриться. Ясно, что это уже не живой с красными лапками гусь, а декоративное его изображение, скульптура из стекла (хрусталя).
Проезжаем город Киржач (это уже Владимирская область). Дальше –Покров. Интересны названия деревень: Омутищи, Пекша, Плотва, Колокша. Кажется, что это очень древние названия – тех времён, что и имя Кащей, Плещеево озеро, Мытищи. Ведь такие суффиксы и окончания уже давно вышли из употребления в русском языке. В таких названиях занятно разбираться со словарём Даля.
Солнышко уже тёплое, стволы днём нагреваются солнцем, и вокруг стволов в снегу вытаивают смешные круглые лунки. Стволы из лунок растут.
Выглянуло солнце, и снег в лесу возле дороги стал полосат от ярко-голубых теней стволов.
Вот деревня Липна –здесь Левитан писал свою знаменитую «Владимирку». Здешние места очень понравились Левитану.
Деревня Сушнёво знаменита тем, что в ней родился замечательный русский историк В.О. Ключевский. Экскурсовод рассказывает, что в молодости Василий Осипович заикался, но когда выходил на кафедру, настолько увлекался, что забывал об этом и заикаться переставал, и таким образом избавился от заикания.
Едем дальше. Ветки ёлок и ёлочек тут тоже покрыты густым белым инеем –более нежно и изящно, чем снегом. Здесь ещё держится плотная тень (лес очень густой), поэтому солнце ещё не тронуло иней.
Погода замечательная. Снежные поля по обеим сторонам дороги перемежаются лесом и деревьями. Вдруг увидела снег так же, как на картине Левитана «Март», потому что много таких домов проезжали.
При повороте к городу Гусь-Хрустальный дорога стала узкой, двухполосной, извилистой, автобус сбавил ход, и начался такой сказочный лес – здесь уже не только кружевной иней, но и снег лежит на елях, но не шапками, а просто припорох, остальная зелень иголок полностью скрыта кружевным серебром, но каждая иголочка окутана им по отдельности. Кажется, что мы забираемся в лесное царство всё глубже и глубже, всё дальше и дальше, и перед нами открываются двери сказки. И ели стоят, одна к одной, густые, серебряно-хрустальные. Неудивительно, что такая красота вдохновляет здешних хрустальных дел мастеров.
Потом выехали на просеку: с одной стороны дороги –глубокая тень, северная сторона, там лес серебряный стоит, а с другой, солнечной стороны – ели абсолютно нормального обыкновенного тёмно-зелёного цвета. Тут угол солнца изменился или дорога повернула, – и снег заискрился ослепительно-яркими блёстками.
Всё это получилось написать во время дороги потому, что была возможность выбрать в автобусе хорошее обзорное окошко, и ничто (и никто) не мешало мне смотреть в него.
А старушка, сидевшая недалеко от меня, через проход, у противоположного окна автобуса, закемарив ещё в Москве, всю дорогу мирно спала, скукожившись на сиденье от холода, запрятав в рукава руки, и так ничего и не увидела из окна автобуса и не услышала рассказа экскурсовода. Ну что ж, тоже хорошо.
Дорога долго петляет среди красивого елового леса (ведь, в конце концов, название Гусь, как и протекающая по этим местам река Гусь, произошло от финно-угорского «гус», что означает «ель»), и вот, наконец, мы в Гусе.
Вечером на обратном пути тени деревьев были длинными, солнце спустилось уже низко и подмаргивало сквозь сосны и ели, которые, как им и положено, были зелёными, – от утреннего инея ничего не осталось. Наблюдали закат, стремились догнать солнце, но оно заходило быстрее, чем мы ехали; вслед за нашим автобусом на Москву стремительно и неотвратимо наползала лилово-фиолетовая темнота – до тех пор, пока не накрыла нас целиком своим пространным холодным чёрным колпаком.
Но в Москве уже включили тёплое уличное освещение.
________________________________________________________________
P.S. Правду сказать, я была немного разочарована тем, что не увидела в музее стекла ничего похожего на хрусталь из Богемии с густо насечёнными снежинками и этим самым лохматым инеем (что, как подсказывало воображение, я должна была увидеть здесь). Но зато в самом музее стекла мне очень понравилось. Кажется, прозрачность стекла и хрусталя и возможность придания ему любой желаемой формы привлекали внимание многих аутистов, стремящихся, как известно, к гармонии и чистоте помыслов, к самому Совершенству.
Выставка современных художников-стеклодувов (и одновременно скульпторов стекла), Мастеров с большой буквы, превзошла все мои ожидания. Незабываема композиция «Застывшие звуки»: прозрачные капли, стремящиеся ввысь и застывшие в своём вдохновенном движении. Я ходила бы там часами, но пришлось довольствоваться пятью минутами. Потом всех выгнали и музей закрыли.
Не успела ещё вполне понять, почему так произошло, как в магазине, после жутких волнений и сомнений, неожиданно для себя приобрела целую коллекцию хрустальных подсвечников, и осталась этим очень довольна.
Слово «подсвечник» – слишком простое и грубое для таких исключительно изящных произведений искусства. И без свечи в них душа светится.
«Подсвечник» – слово без имени: всего лишь приспособление, подставка для главного – свечи; то, что находится под свечой. Собственного имени подсвечнику в русском языке не нашлось. А ведь у него очень торжественная и важная функция: поддерживать свет.
Именно торжественность и великое достоинство этих предметов воспеты авторами в тех образцах, что находятся у меня дома. Это, в некотором роде, основания, столпы, на которых держится горящая свеча – жизнь человеческая.
март-август 2001
(конец зимнего дневника)
11.04. Были в Измаиловском парке. Там ещё вовсю снег лежит. А через рельсы станции метро Измаиловская, которая расположена на поверхности, там, где дома, жилой район, давно уж всё высохло и снега нет и в помине. Какой контраст. И рельсы метро служат разделом, будто границей, двух разных государств: природы и людей.
В парке от земли веет холодом, но сквозь снег, на ледовой прозрачной подушке уже бегут ручьи – тоже прозрачные, и ближе к низинам стекаются в широкие реки. Народ через них перепрыгивает, но неудачно – слишком широки они для человеческого шага. Мелкие веточки берёзы, вмёрзшие в лёд, похожи на иероглифы, чётко выделяются тонкой графикой на прозрачном дне ручья.
Странно было в туфельках, без шапки, в почти летнем, лёгком наряде ходить по крепкому ещё насту, нерыхлому снегу. Забравшись в лес, я провалилась, наконец, глубоко в сугроб, и когда вытащила ногу, туфелька моя была полна снега: последнего снега в этом году – для меня. Без этих ощущений было больно и трудно понимать, что зима кончилась. Не хотелось, чтобы зима уходила, было трудно смириться с этим. Теперь же я сама её отпустила.
И успокоилась.
15.04. Купила павло-посадский, тончайшей шерсти, платок. Большой, с белой бахромой, с широкой каймой из венков с цветами. Кайма настолько богата узором, что можно целый час любоваться хитросплетениями свитых из разных, – и по названию, и по величине, – цветов (в том числе огромных роз) венков. Похоже на знаменитые жостовские подносы, но тоньше и сложнее вязь, много мелких деталей, ажурная, с барашковыми завитками, графика. Неуловимой гармонией пронизано всё пространство платка, контуры всех цветов и листочков обведены строго коричневой линией и напоминают витраж. Гамма – на светлом (тёплого цвета белой шерсти) тёплый нежно-розовый, сиреневый, мягкий жёлтый, болотного цвета листва, тени – бордовые и темно-коричневые.
Одновременно естественность, декоративность – и строгость, тонкий художественный вкус, прекрасное чувство цвета, что в платках встречается редко. Повтор рисунка не создаёт впечатления однообразия, скорее наоборот: глаз неутомимо исследует, включается в игру радостного плетения венка – по очереди – один цветок, другой, третий, – совершенно выпадая из действительности (что почему-то очень приятно). Один венок готов, но глаз тянется к следующему. Хочется быть цветком, вплетённым в один из этих венков на платке, потому что цветам там хорошо. Это талантливая авторская работа.
Не хочется такой платок носить (на голове, на плечах), а хочется смотреть на его узор. Можно было бы использовать его как скатерть (платок большой), но, думается, он настолько изыскан, что место ему отнюдь не на столе и не на человеке, таким платком можно было бы, расположив и укрепив его на стене мягкими складками, задрапировать дома какой-нибудь уголок для отдыха, чтобы он служил одновременно усладой глазам, спокойствием для души, тихой радостью для сердца, возвращая в народные традиции уюта деревенского дома и способствовал гармонизации внутреннего состояния. Наверное, когда-нибудь я так и сделаю.
Счастье, что глаз зацепился, что ноги не прошли мимо, что вообще я оказалась в нужный момент в нужном месте – в галерее Союза Художников, где и ждал своего покупателя этот волшебный платок.
P.S. Сейчас, в наше послеперестроечное время, когда каждое предприятие вынуждено само бороться за покупателя, художники Павловского Посада внедряют новые, более интересные и оригинальные композиции, в то же время оставаясь в русле традиций. Например, как мне рассказали и показали, в новой коллекции присутствуют платки с узорами в японском стиле, что выглядит очень необычно.
____________________________________________________________
Долго ходила по галерее Союза Художников – много картин, написанных в разных стилях, манерах, в разных техниках, по-разному оформленных, но ходила как-то безучастно, и, хотя добросовестно рассматривала все по очереди работы и даже думала над ними, никак не могла понять, почему они меня не трогают, не зацепляют.
Так продолжалось до тех пор, пока не дошла до картины «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека», автора, фамилию которого я, к сожалению, сейчас уже не вспомню. Работа была явно названа по первой строчке стихотворения А. Блока. Бесприютный холодно освещенный уличным фонарём угол выступающего из серой темноты дома, подчёркнуто геометрически прямые линии ребра дома, вывески, контуры пустынной улицы, уходящей вдаль, в ночь, всколыхнули вдруг так, что я остановилась как вкопанная.
Простая по написанию, эта картина имела настолько глубокое содержание, что я долго не могла уйти от неё, будто напитывалась ею, была там, в пространстве картины, и мне была понятна эта бесприютность; хотя я чувствовала, что это чрезвычайно жёсткая, мужская трактовка стихов Блока, которые (конкретно эти стихи), в общем-то, по ощущению не близки мне, потому что чересчур холодны и оторваны от мира людей. Прямые линии и серые стены картины всё-таки угнетали, упрощали меня, но вернули мне чувствительность.
Ожило чувство цвета, формы, пространства, и сами картины в галерее ожили, стали как окна, в которые заглядываешь, – а там везде течёт жизнь. Ожила прекрасная способность чувствовать. И по новой я пошла смотреть полотна, на которые смотрела – и не видела, рассматривала, – а они не открывались. Зато теперь – будто побывала в тысяче мест: и в зимнем лесу, возле пушистой ёлки, и на тихой летней послеполуденной улочке небольшого городка, проводила закатное солнце у реки, пошумел мне лиственный лес, и сказочные коты так и норовили спрыгнуть со своих холстов и улыбались мне с хитрецой вполне человеческой улыбкой, – от них можно было ожидать всё, что угодно, хотя было забавно и даже весело.
Эх, почаще бы там бывать, в этой галерее, потому что – интересно.
______________________________________________________________
Когда я нахожусь одна в квартире, предметы будто оживают и приоткрывают мне глубоко скрытый в них смысл. Этого не происходит, когда дома находится кто-нибудь из домашних или все. Предметы обстановки тогда вынуждены быть скованными, и, чтобы не узнали, что они живые, вынуждены стоять не шевелясь и не дыша, цепенея всё больше и больше. Совсем всё изменяется, когда в квартире я одна: меня они не боятся. И могу предположить, что в отсутствие людей у предметов начинается своя, настоящая жизнь.
Неснятые кадры
1. О поваленной иве
Большой поджарый динозавр
Полез в болото так давно,
Что этот редкий древний кадр
Мне, видно, снять не суждено.
И только ива показать
Нам может, нет её древней,
Как тот огромный динозавр
Лез за добычею своей.
2.
И снова кадр, и он не снят:
Картины нету мне милее,
Как трое редкостных котов
Лежат на лестнице и млеют.
Вот это кадр! И он не снят…
Ах, был бы фотоаппарат!
………………
Могла б ещё я рассказать,
Но кошку начал кот топтать.
10.07.01
Поэту Михаилу Рысенкову
I
Если б встретиться мне с поэтом,
Написавшим хрупкие строки,
Но не как с поэтом, а как с человеком,
Посмотреть в глаза его, просто чтобы
Отраженье в глазах его мне увидеть,
В отраженьи – себя, но ещё нежнее,
И тоску заглушить, и послушать иней,
И по липовой молча пройтись аллее
Вместе, рядом почувствовать локоть
Близнеца, что давно искалось,
И с души очистить жизни копоть,
Чтобы то прожить, что осталось
Мне прожить в этой жизни трудной
Той смиренной, простой походкой,
Опираясь на руку друга,
Мудрой быть и смиренной, кроткой
Быть ко злу и несовершенству,
Не судить – пусть всё Бог рассудит.
Раствориться в тупом блаженстве
Леденцовых удачных судеб.
Только если пойдем мы рядом
С тем поэтом, что пел о травах,
То не будем искать виноватых
И не будем хвалить мы правых.
Просто вместе пройдём по аллее
Молча, зная о жизни точно,
Что с годами мы все мудрее,
Что с годами мы все грустнее,
А жизни нить – тонка и непрочна.
II
Мы пройдёмся… Морозный воздух.
И озябнем, в тепло вернёмся,
И за чаем разговоримся,
Раскраснеемся, рассмеёмся
И не будем о грустном думать,
И печалиться, и тревожить
Души наши напрасной болью, –
Это всё на потом отложим.
И почувствуем наше сходство:
Что Иван – так то и царевич,
Что лягушка – то и царевна.
И забуду свое уродство…
Только всё же: мечтать не вредно.
4.08.01
К теме «В чём смысл жизни?»
Откуда эта жажда жизни, почему так велико желание жить, испытывать всё, что есть интересного на земле, испытать, познать великие и сильные чувства, от любви до ненависти? Отчего такая необходимость всё увидеть своими глазами и попробовать руками? Отчего такой неуёмный энтузиазм в молодости и усталость от жизни, которая следует за тем, как наворочаешь столько и таких дел, какие потом будешь разгребать всю остальную, оставшуюся жизнь?
В чём смысл жизни? Чтобы наделать множество ошибок а потом исправлять их? Чтобы было что вспомнить в старости? А если и не совершить ошибок по глупости, молодости и незнанию, – будет ли что вспомнить потом, в зрелые годы? Не будем ли жалеть о том, чего не совершили? Не сочтём ли мы то, что уже прожито когда-то, в молодые годы, самым лучшим временем, когда солнце светило особенно ярко, люди были добрее и всё удавалось, всё было по силам, и жизнь был простой и ясной? Лето было летом – с жарой и тёплыми ливнями, после которых здорово было ходить босиком по лужам, а зима – зимой, с толстым слоем утоптанного снега на дорожках, с сугробами, в которых можно было поваляться и придти домой полностью в снегу, и мама будет обметать с меня в коридоре веником въевшуюся снежную крупу, с катанием на санках, со снежными бабами и рассматриванием снежинок на рукаве.
Вот, будем мы ворчать, вспоминая, теперь другие времена настали: и лето – не лето, и зима – не зима; летом – холодно, а зимой – тепло и дожди, и мокрая слякоть!
В чём смысл жизни? Чтобы дать жизнь детям и внукам? Чтобы сделать счастливым хотя бы одного, близкого человека, чтобы поддержать, быть рядом с ним в трудную минуту?
Или смысл жизни в том, чтобы не просто существовать, а жить с удовольствием, с комфортом, потом и кровью добывая себе «средства к существованию», накопить денег, чтобы позволить себе отдохнуть в роскоши остаток жизни?
Или чтобы накопить мудрость? Но для чего её копить?
Для себя жить или для людей? Беречь себя или не беречь, расходуя на других?
Что будет в итоге? Много ли людей мы можем вспомнить, которые жили в 17, 18, 19 веках, – миллионы, миллионы людей, память о которых канула в лету. 4-5 поколений – и всё. Мы ничего о них не знаем. Какой смысл был в их жизни – с болями и радостями, с заботами, с каторжной работой и болезнями? Что они дали жизнь нам, сегодняшним людям, не позволив прерваться цепочке родственных связей их с нами? Вспомнят ли нас наши потомки?
Создан ли человек для счастья, как птица – для полёта, или создан для осознания себя в мире, для помощи другим людям? Или всё это вместе, и ещё много чего другого? Мы живём и учимся жить, а зачем? Зачем мы живём? В чём смысл жизни? Я теряюсь в догадках. А может быть, вы знаете?
20.08.01
* * *
В конце лета, в последних числах августа, в центре Москвы, на бульваре вдруг зацвели одуванчики, - немного, два или три. Это было так же нелепо, как и молоденькая тонкая газонная травка, посеянная уже летом и сейчас нежно зеленеющая среди чёрной земли за декоративными низенькими коваными заборчиками.
Толстый слой белой пыли на всей природе, оттого притуплённость красок – и вдруг яркость и свежесть, обыкновенная только для начала лета. Всё это странно, непривычно среди обыденного, и потому сразу бросается в глаза. Как молодость – рядом с вездесущей старостью.
29.08.01
* * *
Отпуск кончился, и вспоминать
То прошедшее буду нескоро.
Несчастливо сложилась судьба,
Да и требовать нету задора
Мне счастливой судьбы про запас:
Что назначено – та и погода.
Всё ж живых, хоть измученных, нас
С скорбным звуком исторгла природа.
Только вспомню ночи темноту,
Величавые листья кувшинок…
А сама всё плету и плету
Кружевные стихи из снежинок.
29.08.01
«Я так редко радуюсь…»
Мысль
* * *
Я радуюсь природе,
Я радуюсь лесам,
И травкам перелесным,
И листьям, и цветам,
И солнцу золотому,
И белым облакам,
И дому, столь родному,
Что с болью пополам,
И росписи фарфора –
Листочков кутерьме:
Когда их замечаю,
Я радуюсь вдвойне.
02.09.01
* * *
Одуванчик – солнечный лучик,
Посвети, чтобы не было грустно,
Посвети, чтоб развеять тучи
На небосклоне телеискусства,
Чтобы были кинокартины –
Без выстрелов и чернухи,
А новости без рутины,
Без подлодки, взрывов и трупов.
Посвяти немножко вниманья
И лицам людей прохожих, -
Посвети своим солнечным светом,
Чтоб на людей стали похожи,
На лицах мускулы чтоб расслабить,
И чтоб взгляд человечий сделался тоже,
Чтоб помогать люди друг другу стали…
Но что один одуванчик сможет?
02.09.01
«Баядерка»
1
После балета душа стала легче,
Словно взвилась пухом в воздух она.
Плавность движений и музыки вечность
Душу освободили от сна.
Пёрышки чистит и вот уже машет
Крыльями птица и просит в полёт
Дать разрешение к облаку белому,
Где разве что пролетит самолёт.
Но не пускает тяжёлое тело,
Да и путами оплетена
Птица-душа, что так в воздухе пела б,
Мается в клетке, тоскует одна.
Освобожденье души неумелой,
Будто в силки угодившей сполна,
Ты доверши, балерина; и, светом
Освещена, всё же взлетела она.
11
И кажущаяся лёгкость
Порхающих балерин
Навевает мысль о непрочности
Физических величин;
Непрочность и непорочность,
Хоть дёгтем измажь и пером
Облепи, но точность –
У Бога, и только в Нём.
Искусство – оно от Бога,
И музыка, и душа;
И природа балета немного
Очищающе хороша.
Небесное чувство света,
И звуков, и красоты –
В противоположность свету
Отчаянья, суеты,
Нищеты, маяты и прочей
Жизни простых людей.
И только искусство балета
Приподнялось над ней.
Пусть душа полетает,
Подышит и поживёт
В синем пространстве сцены –
Там, где место её.
И пусть торжественность встречи
Любящих двух сердец
Проекцией будет, предтечей
В Жизни моей. Наконец.
02.09.01
* * *
Дома: бархатистость листьев зелёных растений очень приятна глазу. У гераней, фиалок, колеусов листья покрыты ворсинками, и этим создаётся приглушённость тона. Электрический свет как бы растворяется, распадаясь на множество маленьких лучиков, застревает среди ворсинок и гасится, соприкоснувшись с зелёной поверхностью, впитывается ей. Глаз не видит маленьких ворсинок, но чувствует, что свет не отражается, и приятная матовость листьев притягивает и завораживает.
А ведь фотосинтез и есть таинство.
09.09.01
* * *
Наступило бабье лето. Повеяло освобождающей прохладой. Наконец-то стало легко дышать. Свобода!
Воздух солнечный, без сырости, вечерами тепло. Именно так, как надо, чтобы было комфортно существовать, дышать полной грудью.
Подольше бы так.
12.09.01
* * *
Поспел боярышник, красные ягоды просвечивают янтарём в обрамлении оставшихся редких жёлтых, с зубчиками, листьев. Они будто притягивают к себе солнце, и оно забавляется, как ребёнок, пытаясь проникнуть сквозь мякоть плодов, но застревает в них, и от этого ягодки становятся всё прозрачнее.
Гроздья боярышника так и манят к себе – съешь нас, но нельзя: в Москве всё пропитано вредными веществами, которых не видно.
Но одну годку я всё же съела: она растаяла на языке приятным мягким вкусом детства, оставив только косточки. И воспоминания.
16.09.01
* * *
Зацвела молодая крапива-яснотка на газоне трогательными нежными белыми цветами. Её, конечно, скосят, но не сейчас, не осенью, ведь хоть она и возвышается над стриженным газоном, но, скорее, украшает его, чем мешает.
Жаль, что выросла в черте газона, да, с другой стороны, где же ещё расти на Садовом кольце?
16.09.01
Дневник осени
19.09.01 К году Лошади расписываем подковы, внутри которых помещена лошадиная голова. Подковы я расписываю со множеством капелек, - мне кажется, что они напоминают рассыпающийся звон колокольчиков и в то же время что-то цыганское. Лошади получаются с мудрыми усталыми глазами.
Утром по дороге на работу попадается всё больше опавших за ночь листьев, красивыми узорами своих очертаний и цветом освежающих унылую серость асфальта. А по дороге с работы домой взгляд всё чаще выхватывает жёлтый наряд какого-нибудь дерева, но пока жёлтые деревья ещё редки. Среди зелёных собратьев они выделяются яркостью, и даже ёжатся под взглядами проходящих людей. Они бы и рады не выделяться, но такова уж их природа – желтеть первыми. Красивый, нежный трепетно-жёлтый наряд, ещё без коричневых засыхающих листьев, но свою природу дерево изменить не в силах. Приходится нежно желтеть и выносить (с трудом) взгляды прохожих, которые просто притягиваются красотой нежнейшего, тончайшего прозрачно-солнечного наряда. Листья, накопившие за лето много тепла и света от солнечных лучей, теперь светятся им сами, отдают тепло и свет миру вокруг, согревая заодно и нас.
Эти деревья желтеют первыми, но ведь потом и первыми облетают у них листья, и они замирают к зиме. Осень напоминает о старости. Но сама же себя поправляю: зима несравнима с человеческой смертью, потому что каждой следующей весной деревья оживают.
Вечером, уже после восьми, иду домой с ощущением приятной усталости и удовлетворённости от полностью выполненного долга. Это сильное ощущение, очень похожее на счастье. Именно в это время я чувствую, что моя душа наконец спокойна, ей хорошо, а такое бывает крайне редко. В такие мгновения проясняется смысл жизни.
______________________
9.10.01 В промтоварных магазинах уже не мы рассматриваем одежду, а продавцы оценивающе рассматривают нас, и им это нисколько не кажется зазорным. Происходит перерождение торговли в зеркальных магазинах в парады мод для избранных.
_______________________
Наступила пора листопада. Дворникам прибавилось работы. Нарядные листья на мокром асфальте (сейчас), но им суждено засохнуть. Последняя красота листьев и упругость изгибов, очертаний, наполненность соками исчезнут, листья увянут, превратятся в шуршание под ногами, и раскиснут под дождём, и станут землёй.
Красно-зелёно-жёлтые листья исполняют свой последний танец: срываясь с деревьев, подхватываются ветром и кружатся, кружатся в воздухе, и не хотят опускаться на землю.
Наблюдаю за одним листом тополя: он напомнил мне крыло бабочки, но если само по себе крыло бабочки полететь не может, то тут было ощущение самостоятельности полёта, кувыркание, самозабвенное порхание в потоках воздуха, танец творчества, и потом плавное опускание-слёт-планирование на землю, - так в балете после вихря музыки затихают, замедляясь, последние аккорды и наступает тишина и умиротворение.
Лебединая песня листа.
_________________________
Воздух настолько прозрачен, что солнце, просвечивающее сквозь дымку облаков, ослепляет так больно глазам, - кажется, свет разлит в самом воздухе, между всеми его молекулами.
Я иду и потихоньку растворяюсь в нём, становлюсь всё более бесплотной, разреженной, перестаю ощущать плоть, тело всё легче и легче, почти невесомо, я – почти что призрак. Люди возле вокзала спешат по своим делам, но меня это не касается: я будто отделена от них прозрачной стеной, или люди – на экране кинотеатра, а я рядом с экраном стою. Ритм жизни у нас разный. Я вне их времени. Такая отстранённость мне нравится я не совсем здесь, а уже немножко над всем этим миром.
Суета кажется мелкой и механической. Так же смотришь не муравьёв возле муравейника.
Но самомнения в этом нет.
___________________________
Холодно, и пора бы уже утеплиться, но что-то удерживает: где-то очень глубоко в подсознании живёт мысль, что я привыкну к холоду, остыну так же, как остывают и застывают к зиме хладнокровные жуки и лягушки, остывает вода в водоёмах, застывают деревья. Но мой остывший организм борется со мной: появляется сначала головная боль, потом температура. И приходится признать, что я – не лягушка, а теплокровное существо, диктующее, заставляющее меня жить по своим физиологическим законам.
___________________________
Последние листочки на концах веток американского клёна – будто птицы, взмахивающие крылами. Они стремятся взмыть высоко в небо и улететь целой стаей в тёплые края: сколько веток, столько и птиц. Умирать никому не хочется.
24.10.01 Даже ночью не затихает Садовое кольцо. Шуршат шины по асфальту, надсадно и резко урчат моторы, прибавляя скорость; скрипят тормоза на красный сет светофора, промчится с грохотом грузовик, и отголоски эха большой улицы сливаются в непрерывный гул, и тишины по-прежнему нет.
Много ли человеку нужно тишины?
Ровно столько, сколько необходимо, чтобы привести мысли в порядок, чтобы понять свой внутренний ритм, попытаться (хотя бы попытаться!) перестроить свою жизнь, привести её в соответствие со своим внутренним ритмом.
Напряжённо-тревожное движение по Садовому кольцу. Всегда. И даже ночью, и оттого вдвойне. Напряжённо-тревожное вдвойне.
Кто и куда ездит по Москве ночами?
27.10.01 Утром опавшие только что, уже после работы дворника, глянцевые ярко-жёлтые редкие кленовые листья на чёрном мокром асфальте - театр для прохожих. Красота, щемящая сердце. Ступаю осторожно, листья обхожу, чтобы не помешать представлению - последней премьере. Торжественность, праздничность, но в то же время и обречённость - увянут листья, а пока мы - благодарные зрители. Слетают с деревьев листья и для этого тоже.
28.10.01 Хорошо, что в воскресенье добавили час времени. Выспалась под завязку. но это было необходимо. В эту осень время побежало бегом, не останавливаясь. В часе, кажется, осталась только половина, дни бегут, словно перелистываемые страницы, а дел, которые ждут своего выполнения, всё больше и больше.
Но я не вне времени (что было бы, пожалуй, выходом), а в нём. Не исключаю, что я сама замедлилась, потому что одна из частей меня просто нагло спит, не помогая жить мне, моему целому. Может быть, она устала от напряжения бесконечных дел и взяла тайм-аут (отпуск), и наслаждается покоем и сном, вовсе не образуясь со мной? Значит, она вышла из-под моего контроля? Что же это?
А с другой стороны, разве все дела переделаешь? Имя им - легион, и если выше головы погрузиться в дела, то так и закопаешься и не вынырнешь назад, потеряешь себя. нет, неправильно ставить дела превыше всего, возводить на пьедестал и делать идолами, и молиться на них, не замечая ничего вокруг.
Всегда надо быть над делами. А для этого нужна свобода распоряжаться собой, которой чаще всего нет. Иногда только её проблески - как полярное сияние - посветят издали, но запоминаются они надолго.
04, 18.11.01 Стал налетать холодный северный ветер - порывами, и с плакучей берёзы, что за окном на работе, полетели последние прекрасные крупные ярко-жёлтые, треугольные с зубчиками листья, светившие мне всю осень. Они стали мне почти что родными, и теперь - опадали. Входная дверь была открыта, и листья залетали в тамбур и в коридор проходной ( в само помещение) и опускались там на коврик. Это было необычно: красиво, очень трогательно, это было почти человеческое движение души - и вместе с тем как-то по-дизайнерски стильно, - такое лёгкое, летучее, трепетное проникновение природы в мир человека. Прощание последних берёзовых листьев с людьми, что приходят каждый день на работу и каждый раз проходят мимоверным другом встречающей и провожающей их берёзы.
Листья не пытались собрать, им не удивились, - их просто не заметили. И они так и засохли - закоричневели, съёжились - на коврике, о который вытирали ноги входящие в проходную люди. Что и говорить, ведь это всего лишь - проходная.
4.11.01 Какая змечательная ночь выдалась сегодня! Вы, конечно, свяжете такое восклицание с романтической влюблнностью - и ошибётесь.
Спать не хочется, в квартире почему-то редкая тишина, в голове ясность, а под уютной настольной лампой греются кактусы (и грозятся вот-вот зацвести фиалки). Жизнь комнатных, и не только комнатных, растений происходит по ночам: они дышат и растут, и вместе начинают составлять единое монолитное целое, хотя и состоящее из разных видов. Возникает некая общность. Как бы это объяснить? Когда вы ночью оказываетесь в лесу, то светите фонариком, но не различаете разных деревьев (да это и не хочется делать), они все для вас - одинаковые, незнакомые, незнакомые и укрыты темнотой. А потом утром идёте по тому же месту, и деревья - уже не просто деревья, а прежде всего - сосна, клён, лещина, берёза, ёлка. Именно ночью растения и деревья как бы берутся за руки, объединяются для таинственного дела - жизни. для них темнота - не темнота, они видят по-другому, по-иному, чем люди. У них нет глаз, а всё они чувствуют кожей, то есть своей поверхностью.
Вот и сейчас, в приятной полутьме, разбавленной жёлтым светом лампы, идеальное время для творческой мысли; потому что мы - я, растения, акварели, ослик, вся обстановка комнаты - друг друга не раздражаем, а находимся в гармонии. А это дорогого стоит.
Теперь у меня есть свой письменный стол, но садиться за него я пока не пытаюсь: пока мы только приглядываемся друг к другу. Но цветам на нём явно нравится, что внушает надежду на положительный исход, и, возможно, скоро мы будем друзьями.
* * *
Хризантемы, хризантемы
Как во сне
Мимо пронес мужчина
Женщине.
Огромные белые шапки
С зеленцой –
Будто проплыло счастье
Предо мной.
Свежий, прекрасный, юный
Аромат
Шлейфом меня окутал.
Невпопад.
02.10.01
* * *
Две звезды сближались и летели
В тёмно-синем небе в высоте,
В небе, где рождаются метели,
Там, где доверяются мечте,
В небе, где холодный чистый воздух
Растворил прозрачные лучи
Чудо-солнца, что ушло так просто,
Затаилось где-то и молчит.
Было мне спокойно и устало,
И сама я, будто с высоты
Сбывшейся надежды наблюдала,
Как сближались в небе две звезды.
Октябрь 2001
В октябре на застывшем полу подземного перехода
Маленькая бабочка
Трепетала крылышком,
Всё взлететь хотела,
Но не получалось.
Кто же знает, сколько
Жить на белом свете
Этой хрупкой бабочке
Тоненькой осталось?
Милая волшебница,
Последняя отрада,
Вдох последний сделай,
Оглянись кругом.
Куколка-балетница,
Воображала-сплетница
Бабочку раздавит
Модным сапожком.
15.10.01
* * *
Ты ушёл - и выстудило дом.
Больно, жутко, холодно и зябко.
Мне не трудно с мужем быть, но в нём
Быть - в его душе - совсем несладко.
Глупо, глупо, глупо, не понять
Нам друг друга; чувствуя всей кожей,
Может, и не нужно вспоминать
То, чего на свете нет дороже.
Что ж, займусь, пожалуй, - не впервой! -
Сыном, как усвоено с пелёнок,
Ну а в том, что так произошло,
Виноват, наверно, кактусёнок.
7.11.01
В жанре пародии
Жил-был рыжий таракан,
Очень крупный таракан,
И не раз он проползал
Меж людей,
Раз пятнадцать он бежал,
Но споткнулся и упал,
И прихлопнут был он
Тапочкой моей.
Он вопил, он скулил,
А потом, несчастный,
в бозе он почил...
- Дорогой таракан, спи спокойно,
Пусть тебе будет пухом земля.
Дорогой таркан, всё! Довольно! -
Толпы полчищ отомстят за тебя.
19.11.01
Перед днём рождения мамы
Мне б родиться осенью печальной,
Трепетной, осиновой, златой,
Чтобы хризантемы освещали
Дом лучистой праведной звездой.
Чтоб ложились лучики на стены,
Брызги искр лучились красотой,
Превращаясь в зиму, в горы снега,
В переливы снега под ногой.
Снежные большие хризантемы
Всё объемлют, весь наш божий свет;
Право, из цветов, что внемлют, немы,
Хризантем прекрасней в мире нет.
Блёстками заснеженной дороги,
И врасплох застанет нас мороз,
И впервые так защиплет щёки,
Что ещё немножко - и до слёз
Нас проймёт; и ветер, ох, кусачий
Нас подхватит вдруг и понесёт...
Только вот рожденье не назначишь -
Все у Бога дни - наперечёт.
29.11.01
* * *
Так кому же мы служим
Так, что жить неприятно?
Мы - дыхание стужи
И уходим обратно
Во дворец, во ледовый
ко двору королевны
Снежных гор, снежных полчищ
И холодных, и верных.
Замораживать души
нам тоскливо, но нужно:
Указание свыше -
И пыхтим мы натужно,
И закованы в латы,
Смотрим в мир сквозь забрало,
И в доспехах в палаты,
Где снегов не бывало,
Мы заходим, и таем,
Не успев оглянуться;
Не мороз там, а солнце -
Так не лучше ль вернуться
В мир холодный, усталый
Неподсолнечный, снежный,
В мир болезней и смерти,
В мир ничтожный и скверный?
В мир ежей, дикобразов
и верблюжьих колючек,
Но оговоримся тут сразу -
Это теплее - нежнее и лучше,
Потому что живое.
А холодное - махом
В миг себе мы причислим,
От дыхания жизни
Белый свет мы очистим.
Ты обрадуйся, дьявол,
Ведь твоё мы отродье:
В сердце стужа и в жизни,
И вокруг - будто копья
Ощетиним и в близких
Вколем копья без страха:
Пой и радуйся, дьявол -
В кровь душа и рубаха.
Только вдумайтесь в это:
Копья гуще и гуще,
И не спросим совета -
Нам, чем хуже, тем лучше.
Нам не страшно, не горько,
Видно, окаменели
Под ледовою коркой
Души в снег и метели.
А потом вдруг очнёмся -
От весенней капели.
И завоем, завоем
И поймём, что болели.
29.11.01
Мысли в метро
I
Зимы начало вьётся снегом,
Что сыплет, сыплет на ветру,
И рыжелисая собака
Всё что-то ищет поутру
В снегу опавшем, и не трудно
Понять, что скоро – Новый Год,
И гусь спокойно и рассудно
«Ступает бережно на лед.»
II
Мы празднуем зиму, что верно в ответ
Даёт обещанье три месяца длиться.
И пусть говорят, что зима что-то злится,
А я полагаю, что всё-таки – нет.
III
И вот зимою все насытилось сполна,
И снова буйствует весна,
А я жалею, я – жалею,
Что всё очнулось ото сна.
3.12.01
* * *
Гасим свет, наконец-то с работы вышли.
Красота какая –посмотри под ноги,
И слова, словно под фонарём снежинки,
Искрами вспыхивают на дороге.
И домой – не идётся, а ноги сами
Приближают тело к конечной цели.
Всё закрыто уже, никуда не надо,
Тогда сяду хоть здесь, на седой качели.
Посмотрю на возню-хоровод снежинок
В тишине подфонарной, искристой светом, –
Может быть, хоть тогда караван ошибок
Мерно выйдет гуськом. Совершённых летом.
13.12.01
* * *
Целый день мело, мело,
Все дороги занесло,
Стали белыми дороги
И идти по ним – светло.
В одиночку, не в толпе –
Путь и к Богу, и к себе.
Скрипнет снег под сапогом
И напомнит о былом,
И расскажет мне о чём-то
Белом, милом, дорогом,
О большом и светлом чувстве
Том, что связано с зимой,
Жизнь души наполнит смыслом,
А не бьющим коромыслом
Вёдр, наполненных водой.
Встречу скрип спешащих ног –
Снега мирный говорок.
Роскошь снега – не гоните,
Лучше вечером ходите
Перед ночью погулять
И всерьёз благодарите
Эту Бога благодать.
Снега лёгкие барханы
Вдруг развяжут немоту
И душевных мук преграды,
Разрешат навеки ту,
Ту обиду, иже веси
Так довлела надо мной…
Только снега глас скрипучий
Пусть останется, живой.
17.12.01
* * *
За окном – совсем не темно.
Включу лампу, раскрою шторы,
И силуэты деревьев-снов
Стоят, приглушённые, над забором.
Открою дверку в детство своё
И постою, посмотрю и вспомню…
Конец дек. 2001
* * *
И вот – на работу,
Пришёл мой черёд;
Отвыкла за праздники
Я от работ,
Освоилась дома, и гнёздышко вьёт
Мой мнительный ум, все о доме заботы.
Опять на работу, в холодную мглу,
Толкаться в метро, не зевать, и слушать
Назойливый хор голосов потому,
Что громко, но не затыкать же уши!
Так дома уютно, что не хочу
Я выносить из дома уюта
И рассыпать его на ходу
На посторонних людей в минуты.
Тихий уютный домашний очаг,
Пожалуй, дороже, чем все работы.
Я поднимаю семейный флаг.
Кто не согласен – сойдите с бота!
8.01.02
Ода «на чёрный день»
Когда был в старом брошенном домишке
Рождён оруще-плачущий комок
Никто не предрекал мне денег тыщи
Никто не знал, как будет одинок
И горек путь, что жизни предстоящей
влачить судьбы бессмысленный мешок.
И я пошла дорогою пропащей,
Конец её – ни близок, ни далёк.
Ненужное не сложится в начало,
А нужному – недолго ждать конца.
Я со слезами, с болью вопрошала,
Отчаявшись, дорогу у Творца.
И из страданий радостей вчерашних,
Из мук души, страшны и велики,
С обугленными чёрными телами
Пришли слова в печальные стихи.
Закрой глаза, и в сердце гулко-глухо
Несложенная сложится строка…
И ритм её забьётся так упруго,
Как бьётся жилка у виска.
10.01.02
* * *
I
Сей предмет – арома-лампа,
Преисполненный мерцанья.
Ей другое дам названье:
Всплеск предметов очертаний,
Отражаемых боками,
Блики, отблески и тайна,
И неясные движенья,
Неподвижные мгновенья,
Плавной формы переливы,
Бликов нежные отливы,
И таящиеся тени,
Те, что прячутся вглубь лампы.
Это лампа Аладдина.
В этих оттенках содержанье
Мглы болотного мерцанья,
Блеск воды и отблеск света,
Пламя – плеск зимы и лета,
Огонёк свечи трепещет
И просвечивает вещи.
Кружевной стакан для чая,
Тьму в себя он поглощает,
Впитывает и мерцает,
Переливами играет.
II
Души отражённое мерцанье,
Неясных силуэтов созерцанье,
Старанье проявиться недопетому,
Старанье проявиться по секрету нам,
Негромкое, чуть слышное, зеркальное
Бликующее чудо первозданное,
Травинкой перевитое как ручкою –
Тропинкою от прошлого и к лучшему,
От прошлого и через настоящее,
И кружева – как зубчики у башни.
Пусть мне она послужит карандашницей
И в сказку погружающей волшебницей,
Без маячка светящеюся башенкой
А в сущности – помощницей-лечебницей.
29.01.02
* * *
Завьюжило, заснежило,
Всё снегом занесло.
Но горевать донеже нам?
Что было, то прошло.
То припорох, то хлопьями –
Всю зиму напролёт.
Но торопиться некуда:
Всему придёт черёд.
И жизнь пуста и буднична,
Меня никто не ждёт;
И только снег всё кружится.
За окнами – метёт.
30.01.02
* * *
Когда, уютно подобравши ноги,
Свернусь клубком, как кошка, и усну,
Потянутся знакомою дорогой
Чудные сны, как всплески, в тишину.
Завьются ситуации такие,
Зависнет за вопросами вопрос,
Что диву дашься: это ли не диво,
Реальность моделируется вкось!
Учёный скажет: это подсознанье
Творит сей труд, осилив плотный дым,
И вытащит неслышные терзанья
Наружу, в сон; и думаешь над ним.
31.01.02
* * *
Запах хризантем туманит разум,
Зелень листьев манит и влечёт.
Хоть и не японка, тоже сразу
Реагирую на царственный полёт
И души, и духа, замирает
Сердце, что разбито на куски…
И не чаяла, что всё же полегчает,
И срастётся, вспрянет оттоски
Сердце, что стонало, что бурлило,
И в отчаяньи раскалывалось вгрозь,
Отстрадало и отголосило,
Успокоилось и ранами срослось.
А они, прекрасные владыки
Наших душ, и денег, и сердец,
Серебрятся в капельках росинок,
Кротко свесив листья-лапки в лес
Тесных комнат, меченых тоскою,
Как палат больничных, белых стен,
Прозы жизни затхлой духотою;
Оглянись – вокруг всё гниль и тлен
И болото с гиблою трясиной.
Я – в ярме, засасывает плен…
Расправляйте, хризантемы, крылья,
И да здравствует он – ветер перемен!
Свежий воздух – есть он, существует!
Я забыла просто, – вот чудно!
Разрываем путы – пусть и трудно,
И к свободе, к свету – заодно!
10.03.02
* * *
Хризантем пушистых шапки,
Листьев их зелёных лапки
Нежно, ясно улыбаются,
Только очень уж стесняются –
Мягкой лиственною лапкой
От нескромных взоров прикрываются.
Писаные красавицы,
Но не всем ведь нравятся:
– «Распушились, будто в шали,» –
Что ; мы – листьев не видали?
В глиняном стоят горшке!
Ну а польза от них –где?
Ладно в печь бы их поставить,
Щи да кашу ладно б справить,
Сесть, наесться до отвала –
Лучше б пользы не бывало!
Лечь да спать, да видеть сон…
А эт что: веник посажён!
Ладно б – веником мести,
Половики бы потрясти
Да помыть бы чисто пол, –
Это – дело, балабол!
Посадить бы, чтоб росло,
Да не важно, чтоб цвело,
Главно дело – чтоб собрать
– Вот была бы благодать! –
В осень знатный урожай,
Вот где выгода-то, чай.
Что в твоей мне красоте!?
Не видали что ль нигде?
Подь на луг, да кинь-ко взгляд:
Одуванчики сидят,
Там же лютик-слепота,
Только курам там – беда:
Кур оттуда прогоняй,
Лютик есть не дозволяй, –
Перестанут-от нестись,
А без них-то разве жизнь?!
А скотине что цветы? –
«Ангел чистой красоты»?
Ей зайти бы в травостой –
Был побольше бы удой!
Так-то я скажу, браток:
Ты… не в своём уме чуток.
Плюнь, что бабы говорят
Про красивый их наряд,
Про тычинки да венки –
У них всё это – от тоски,
Это дурь у них да блажь,
Да в девичестве кураж,
Охи-вздохи, лебеда,
Ну а замуж-то когда
Выйдут, детки-то пойдут, –
Где уж до цветов-то тут:
Лишь крутись да успевай
Семью мужа ублажай!
Что цветы, да что «поэт» –
Толку в этом, паря, нет.
Это дело ты бросай –
Любование бонсай,
Да крючочки во тетрадке,
Словно дитятко в устатке
Высунув язык, писать-ит:
Чай, учёный уже, хватит.
Эх-ма, нет, не убедил,
Время только зря убил –
Снова пялится в букет…
Не понять тебя мне, нет!
10.03.02
* * *
Страсти, пороки и словоблудье,
Вал информации всё растёт…
Да, Я – Хирург, и кто же люди,
Вас покарает и тем спасёт?
Вы не хотите жить достойно,
Кротко, в терпенье сносить забот:
Давит гордыня ростки живого,
Режет, рубит, гноит и жжёт.
Нет, не печалитесь, хоть и страшно
То, что разум у вас творит.
Это – опасно, и все – несчастны,
И не обманет – жалок вид.
Больно смотреть Мне на вас, поверьте,
Да только вряд ли вас убедит
Пословица: «Лучше болезнь, чем смерти», –
Только смерть, видно, и отрезвит.
Опомнитесь! Поздно в тоске и муке
Заламывать руки в пустом краю…
Добра вам хочу, а не мглы-разлуки,
И в Церковь смиренно вас жду Свою.
11.03.02
* * *
Манна снежная с небес
Сыплет на дорогу, лес,
Так и просится под ноги,
Наметает на дороге
Белых черточек чертог;
С головы до самых ног
И меня всю заметает:
Застревает и не тает
Манна снежная в пальто –
И пальто уже не то,
Шапка белая в крупинках,
Серебринках, страусинках,
Будто маленький птенец
Запушился наконец.
На минуту и на век
Стану манный человек.
11.03.02 (утром)
Снова – снежная крупа
И шуршит едва-едва,
Снова землю покрывает –
Ненадолго: быстро тает.
11.03.02 (днём)
Зима. Город.
(тема, заданная на занятии по рисованию)
Выхожу на улицу. Сумерки. Оттепель. Снег стаял с дорожек, и они черны мокрым асфальтом. С потрясающими лужами, в которых чётко отражаются мокрые стволы деревьев и переплетённые тонкие ветки. Закапал мелкий дождь, и круги в луже стали расходиться так же, как играет в теплую погоду летом мелкая рыбёшка у поверхности воды. Вода в лужах – это растаявший снег и накапавший с неба дождь – пополам.
Радостные от оттепели, не смолкая галдят вороны на самой верхушке сосны, обожженной когда-то морозами, и потому с голыми ветками наверху. Ну ладно бы только вороны, но в начале февраля, перепутав все времена года, совсем по-весеннему (или даже по-летнему), забравшись в куст, гомонят-горланят воробьи, похоже, совсем потеряв голову. – Хватит буянить, уже вечер, темно, но – не унимаются. Взбудоражили своими криками и меня. Поэтому я перевожу взгляд снова на лужу, отражающийся в её глади строгий фонарь и стройные тонкие ветви, ещё светлое небо; дождинки капают в лужу и мне на лицо, воздух всё более сырой, тепло, темнеет.
Думаю, что надо обратить внимание на лужу и в темноте, по дороге домой, но вспоминаю, что включат фонари. Значит, отражение будет ещё ярче, контрастнее, и радуюсь этому. И чему-то ещё.
9.02.02 (в перерыве на группе)
* * *
Что такое дом продать?
Это значит дом предать.
Дом, где жили сорок лет,
Сорок счастий там и бед,
Помнят стены всё и вся.
Закулисная возня
Ныне возле стен витает,
Только внутрь не попадает.
Что такое дом продать? –
Как продать отца и мать.
8.04.02
* * *
Перекочевал букет ко мне, как прежде,
Нету слов, чтоб описать восторг:
Солнце, снег и белые одежды,
Нету слов – и неуместен торг.
Это чудо снежною порошей
Замело метелью весь мой дом.
Этот цвет невестин, мой хороший,
С под вуалью спрятанным лицом.
Как букет оформлен, право слово!
Как к лицу оборки для души!
В юбочке букет – как колокольчик –
С билом из цветов разворошит
Затаенных мыслей переливы
И воспоминаний череду…
Значит, наши чувства живы, живы, –
В вихре слов и мыслей, как в бреду,
Повторяю; радостно и смело
Чувствуй, дума, действуй и живи.
И душа ожившая запела:
В сердце – много места для любви.
14.04.02
* * *
Кто-то любит розы и герберы,
И гвоздик махровых красноту,
Ну а мне по сердцу – хризантемы,
Только не растут они в саду.
Астры? – Нет, не то, не хватит силы
Дотянуться им до хризантем;
Астры – на земле, землёю живы,
Георгины – тоже на земле.
Разве что ромашка, что на поле
Тонконогий стебель тянет ввысь,
Солнцу машет жёлтой головою,
Лепестки как лучики сошлись,
Может потягаться с хризантемой.
Может что-то общее сыскать
В двух цветках – застенчивых и смелых, –
Но ромашку – девушке под стать
С чисто русской, скромной красотою
С васильком и рожью сочетать
Нужно, ну а хризантему
Разве можно русскою назвать?
Восхищенья русскому не надо,
Да в стесненье только и прожить
Удаётся, только погадать бы
«Любит иль не любит,» – ворожить.
Вся ромашка – будто на ладони,
Нараспашку русская душа;
Залихватские несутся кони,
Пыль дороги вьётся, тормоша
Хор ромашек трогательно чистых,
Солнцу гимн поющих в летний день…
Хризантемы же, пожалуй, тише
И торжественней, и в тишине аллей
В лунном свете вспыхнули как звёзды,
Сами светят – так, как фонари.
Жемчуг, лунный жемчуг это просто,
Он живёт и дышит до зари.
А потом, растаяв в звёздной пыли,
Завершая сказочный полёт,
Он окажется в московской сей квартире
И опустит стебли в воду. Вот.
14-15.04.02
* * *
Оставь сомненья, пусть вкривь и вкось
Судьба-злодейка влачит свой хвост,
Пусть злость-собака всё гложет кость
И вновь склониться в ярмо пришлось,
И пусть дивятся, что привелось
Увидеть правду – не ложь и злость.
Терпенье, кротость, любовь и пост –
Опорный посох, не просто трость.
Ты на планете – всего лишь гость,
Здесь Бог – хозяин, а вера – ось.
Оставь сомненья, ведь выход прост:
Дорога к Богу как прочный мост,
Поднявший мирных людей над злом.
Откройся сердцем, смирись умом.
16-17.04.02
Ода кефирному грибку
Погас уже закат, и в звёздно-синей выси
Растущая луна всё смотрит сверху вниз;
Двенадцать ночи бьёт, и все угомонились,
И время слушать тишину – вот странный мой каприз.
И тут со мной стоит вся в белом и белей
Родная чашка, трепетно и верно
Кефир содержит тот, что Берендей
Сработал к вечеру и этим горд безмерно.
Кефирный гриб, заядлый чародей,
Белеет в молоке корабль кефирной пищи;
Кефирная душа – кефирный Берендей, –
Лишь только промывай, чтоб чистого был чище.
И волны молока улягутся скорей,
И в свежем молоке возьмётся за работу
Запущенный туда коварный Берендей, –
И о кефире в доме больше нет заботы.
Растёт живой, бурливый и смешной
Застенчивый зверёк, рассыпанный на части;
Кефирная душа, он родственничек мой,
Накрытый марлечкой от всяческих напастей.
Да здравствует кефир – не магазинный, свой!
На белой кухне белый одуванчик,
Цветочек мой, сыночек младший мой,
Мой Берендей – помощник, не обманщик.
19.04.02
Салатница «Лебедь»
Плывёт, плывёт лебёдушка
По синей по воде,
Стоит, стоит красавица
На нашем на столе;
То пьёт, нагнувши шеюшку,
То крыльями взмахнёт,
То белизною снежною
Поманит, позовёт
Куда-то в дали дальние,
В далёкие края,
Где озеро хрустальное
И лебедь ждёт меня.
20-26.04.02
* * *
Книжный шкафчик –
Душеприказчик,
Только купили –
Враз поселили
Светлые книги –
Все без интриги,
Светлые души –
В крючочках тушью,
Лица, не маски –
Типографской краской,
Иероглифы мысли, –
Ешь ли, спишь ли, –
Стоят на полках,
Спокойно-тонко
На мир взирая;
Не я, другая
В другой квартире
В подлунном мире
Достанет томик,
Построит домик,
Где счастья много;
Туда дорога
Для всех открыта.
Заевшись бытом,
Пиши пропало.
Но помогало
Лишь чтенье книжек,
а ещё общение с растениями и братьями нашими меньшими.
27-30.04.02
* * *
Цветы – мои друзья,
Цветы – моя семья.
Развернутый листок –
Что дочка иль сынок.
Все – дитятки мои.
Мне плохо без семьи.
Не указаний ряд,
А рядышком сидят
Крапива и вьюнок,
Герань и кузовок
Сплетённой бересты –
Ни скуки, ни вражды.
И маленький жасмин
Не может жить один, –
Цветочки раскрывать
И в пустоте мерцать.
Им мама всем нужна,
Забота им важна –
Попить и накормить,
В горшочки усадить
Как маленьких детей –
Вихрастых Галатей,
Джульет и Дездемон,
Кармен, Лаур, Изольд
И в точечках Бегоний,
Гинур и Пеперомий,
Растущих в тишине
На радость вам и мне.
А рядом Ванька Мокрый –
Довольный и не волглый;
Он с Волги привезен был,
Где розочками цвел-жил.
Хохлатый хлорофитум
Каким-то неофитом
На полочке всхохлился
И франтом нарядился;
И рукава в полоску –
Хохлато, но не броско.
И кустики фиалок –
Тихонь-провинциалок;
Их бархатные лапки,
Их глазки-переглядки
Полны воздушным светом
И зацветают летом.
А традесканций лепет
Тихонько в сердце трепет
Душевный вызывает,
Как бабочка, порхает
Листвы нежнейший праздник.
(Набоков – отдыхает).
А маленький проказник,
Котенок Чебурашка –
Царапка и кусашка,
Жевалка, футболистка
И прочая артистка –
«Не прочь устроить бучу,
В одну свалить всё кучу
В порывах цветоводства,
Усердья, благородства.
Ну просто добродетель –
И я тому свидетель.»
А комнатной берёзке
Живется… нет, не просто.
Куда-то всё тянулась –
И потолка коснулась,
А там – темно и страшно,
И высота – что башня.
Тогда её спустили,
Вокруг дуги обвили, –
Теперь она кустится,
Что красная девица.
Огромная, томная, толстая дама,
В противоположность моей всё худеющей маме,
В огромном горшке сансевьера сидит:
Спокойный, довольный, ухоженный вид.
А всё потому, что растение-штык
Ещё называется «тёщин язык.»
Живущие дома коты и цветы
Источники нам доброты, красоты,
Заботы, поддержки, любви, вдохновенья…
И птичье растет у меня оперенье.
30.04.02
Салют
Снова небо над центром бомбили,
Над столицей – разрывы огней:
Это празднуют те, кто дожили,
Шестьдесят лет войны – юбилей.
И свинцовые тучи всё небо
Затянули угрозой войны,
И грохочут снаряды-плацебо,
Расколовшие мир тишины.
Сердце стынет, от ужаса немо,
И бомбежки удары страшны…
Отовсюду мне слышится эхо –
Это эхо прошедшей войны.
9.05.02
* * *
Ищу вчерашний день
И прошлогодний снег.
Ищу, и мне не лень
Ерошить прошлый век.
И тысячами вспять
Листки календаря,
И Иисуса Мать,
И всё это – не зря.
Великих славных дел
В истории не счесть,
И мира передел,
И пятна – тоже есть.
Горячими слезьми
Зальюсь я от стыда,
Что взрослыми детьми
Остаться навсегда
Придётся, если Бог
Не явит благодать…
Сияющий чертог
И Иисуса Мать.
6.06.02
Дорога «Петербург-Москва»
1
Проснулась, а за окнами
Раскинулись луга,
Вблизи заборчик с ёлками –
Пушистые рога.
А бабочки-волшебницы
Вдоль поезда летят,
Заглядывают в окна нам,
Знакомиться хотят.
Холмы, за ними тянутся
Незримые луга,
И лось стоит как памятник
И смотрит в небеса.
И остановка поезда
Всего на пять минут
Позволила так много мне
Увидеть там и тут:
Ромашку, колокольчики,
И клевер, и ежу,
И таволгу, и тысячник;
Приеду – покажу.
А показать – нетрудно мне,
Ведь у меня с собой
Определитель купленный
Растений (дорогой).
Толстенный атлас новенький,
Солидный фолиант!
Мечта моя исполнилась,
И Петербург – гигант.
Опять мелькают станции,
Столбы и провода,
Болотца и акации,
Жара –не навсегда,
И рельсы параллельные
Так рядом и бегут,
У станций размножаются
И снова тут как тут.
II
И всем хорош был Петербург,
Спокойный град Петра:
Людьми и переулками,
Гулянки до утра,
И островками, реками,
Прохладою метро,
Но дома, как ни поверни,
Нам лучше всё равно.
И потому стрела-экспресс
Уносит нас домой
Тебе почти что триста лет,
И ты не молодой,
Но старых стен потёртый вид
Нас не обманет, нет
Ты в камне, значит – вечный ты:
Гранита – долог век.
12.07.02
Цикл «Бардовское»
посвящается Олегу Митяеву
I
Радость моя, печаль моя
Труднопроизносимая
Ходит вокруг да около,
Ей не понять тебя.
Дни наши скоротечные
И суетой увечные,
И в суете невстреченные
Мы не найдём себя.
Только плутать не хочется,
Лучше сосредоточиться
И подсознанья белую
Птицу за хвост поймать,
Но не пытать, не бить её,
А в раю отпустить её
И слушать песни дивные
И струны перебирать.
Ну а судьба-судьбинушка
Всё заземлить пытается,
Горюшка-горя горького
Снова, глядишь, пошлёт.
Ах, не трудись, судьба моя, –
Как с гуся вода худоба моя,
Как ни старайся, старая,
Змеиной кожей сойдёт.
14.07.02
II
Серебринки, бусинки,
Гарусные стеклышки,
Маленькие блёсточки
Счастья мне даны,
Только ведь и Золушка
С маленькою ножкою
Только до двенадцати
Счастья видит сны.
Маленькие искорки,
Радужные платьица,
Огоньки горящие
Светятся во мгле.
Счастье настоящее,
Искреннее, наше
Всех счастий бесконечных
Лучше на земле.
Не нужны алмазы мне,
Пусть бы сто их сразу мне
На цветной подушечке
Вдруг преподнесли, –
Мне важнее искорка,
Маленькая звёздочка –
Посветила-вспыхнула,
Согрела изнутри.
Спорьте – не наспоритесь,
Счастье – штука тонкая.
Только у летающих,
Видно не понять
Как большою птицею
Счастьем небо выстелить,
Счастьем – блёсткой, звёздочкой –
В небе засиять.
17.07.02
* * *
Почувствовать себя счастливой
Сквозь горе, шум или жару,
Почувствовать себя счастливой,
Сама не зная, почему,
Умывшись горькими слезами,
Отсожалев, что не вернуть
Родное сердце, – будто камень
Я отвернула, и открылся путь.
И белый свет полился тонко-тонко –
Рассеян, свеж и радостно знаком…
Мне тайная открылась западёнка,
И мне туда идти показанным путём.
25.07.02
* * *
Цветут прекрасные герани,
И за окном колышется листва,
А вспоминаются, пожалуй, сани,
Хрустящий снег, поленница, дрова,
Их дивный дух, сырой, немножко сладкий,
Их запах простоты и чистоты,
Что переносит в лес берёзовый украдкой
Былое, думы, мысли и мечты.
Стволы берёз, встающие из снега…
Как воздух чист, спокое, нерушим
И тонок, и прозрачен, и коллега –
Мой муж здесь тоже: вместе пилим с ним…
Потом растопим печку, и теплее
Нам будет жить, уютней и добрей
Вдали от всех – двум снежным берендеям,
Вдали от горя, слёз и злых людей.
28.07.02
На встречу с мужем
Солнце тает в мглистой дымке –
Будто бы во сне,
Дарит Бог свою улыбку –
И тебе, и мне.
Свет рассеян, бел, прохладен,
Ветерка струя.
Будет меньше белых пятен,
Чтоб узнать меня.
В омут – тихий, страшный омут –
Брошусь с головой.
Кто-то в нём потонет, я же
Вынырну – ЖИВОЙ.
13.08.02
* * *
Среди столпов, деревьев в три обхвата
Стою одна, тончайший стебелёк,
И всё смотрю, смотрю, смотрю куда-то
Сквозь тёмный лес густой, и как далёк
Мой взор от нынешнего мига,
Мой час – не здесь, не пробил, не пришёл…
Мой корешок худой (исчезнет – будто ни был),
Цепляйся же за землю хорошо,
Как следует, – тебе расти и крепнуть, –
И не смотри, что велики они,
Могучи, сильны, распустили ветки –
Сосчитаны давно уже их дни.
Кто молнией, кто ураганом свален, –
Записано всё в будущем давно.
Они – сейчас столпы, а завтра – сто развалин
Скрипучих, старых видеть суждено.
Они – гиганты, колоссы, титаны,
Стоят, фактурно попирая прах;
Но не страшны угрозы и арканы –
Колоссы вы на глиняных ногах.
Сейчас – могучи, едки и надменны,
Напыщенны вершители судеб,
А завтра вы – лишь ветераны сцены
И в ад сошедших грешников вертеп.
Клюкой грозите, сипло и беззубо
Кляня, кричите весь-то божий день…
Как трудно видеть то, как безрассудно
Жестоко сердце у таких людей!
15.08.02