Из сборника 5, 2000

МОЁ ЧУВСТВОВАНИЕ СЕЗАННА
( о выставке в музее изобразительных искусств имени Пушкина )

Сезанном, его жизнью и творчеством, я заинтересовалась вплотную где-то год назад и однажды в букинистическом магазине купила подержанную книгу из серии ЖЗЛ "Сезанн", написанную Анри Перрюшо. Тогда книга очень глубоко меня тронула. Я во многом могла увидеть, представить себе жизнь художника с его сложным характером, который просто измучивал всё его существо и заставлял творить. В книге я сделала тогда много закладок, кое-что выписывала в тетрадку, в чём-то сравнивала с собой и поняла, что чем более человек творческий, тем труднее ему жить в обыкновенной повседневной жизни, тем более он от неё оторван. Я приняла близко к сердцу его мытарства и очень ему сочувствовала.
Я не художник, поэтому прошу прощения за то, что попытаюсь говорить о художнике как дилетант, но выставка Сезанна произвела на меня такое неизгладимое впечатление, что мне очень хочется поделиться им с вами.

Поль Сезанн -- французский художник, постимпрессионист, жил в конце 19 - начале 20 века. Художник талантливый и самобытный, имеющий своё внутреннее видение окружающего его мира и стремившийся передать его в своих картинах так, чтобы оно было понятно другим. Думаю, он чувствовал, что это может разбить стену непонимания между ним и его близкими людьми. Он старался всеми ему известными и неизвестными ещё средствами выразить себя через свои картины. Признание пришло к художнику лишь в конце жизни, так как писал он не на публику, а это была внутренняя потребность творчества. Долгое время его картины никто не покупал, их не понимали, не принимали на выставки, но был в этом человеке такой внутренний стержень, что, отчаявшись, он всё-таки через какое-то время вновь находил в себе силы и желание взяться за кисти и опять начинал рисовать. С ним было трудно близким: очень сложный характер, слишком сильная чувствительность, раздражимость, агрессия, направленная внутрь себя и на картины, не удавшиеся и не получившиеся такими, какими хотел их написать художник, замкнутость; или, может быть, я слишком акцентировала на этом своё внимание, но мне так показалось. Только когда Сезанн был уже в степенном возрасте, его работы стали ценить, понимать, интересоваться ими, покупать их и приглашать выставлять картины на выставки.

Много раз я открывала альбом с репродукциями с его полотен, поэтому очень обрадовалась, когда в музее изобразительных искусств открылась выставка произведений Сезанна, собранных из разных музеев мира.
Здесь хотелось бы ещё добавить, что мне нравятся сами имя и фамилия художника -- Поль Сезанн, звучание это полно загадочности и необычности (созвучно слову "сезам"), и поэтому притягивает и завораживает.

Я рада была увидеть картины Сезанна "вживую", оригиналы, а не репродукции, потому что в последних обычно очень искажаются цвет и свет, исчезает энергетика кисти художника.
________________

 

На выставку я пришла утром, к открытию, выделив для этого свободный день, поэтому в зале, кроме меня, посетителей ещё не было. Понимаете, когда я вошла в этот зал и посмотрела вокруг, то даже себе сначала не поверила, что почувствовала какой-то священный благоговейный трепет, и мурашки по коже поползли, как будто бы я этого видеть не заслуживаю, будто попала в Святая Святых, получила доступ к Душе Мастера, и в то же время -- такое счастье, потому что со стен на меня смотрели полотна Сезанна, как бы глаза его отовсюду, и говорили: "Как мы рады видеть тебя у нас здесь, в гостях. Вот, мы доступны, мы приехали из многих музеев мира, пожалуйста, смотри, мы рады всё тебе показать, раскрыться перед тобой, потому что сможешь понять нас больше, глубже, чем другие". Это было как откровение и большое ко мне доверие. Или энергетика полотен художника как-то действовала, но в первые десять минут я была так счастлива, что это, наверное, было видно со стороны, и тщетно я пыталась сдержать распирающие меня эмоции. Чтобы не обращать на себя внимание, все-таки взяла себя в руки, но ощущение было потрясающее. Понимаете, остальные люди, как я потом понаблюдала, ходили вокруг картин с умными, серьезными, но, как бы это сказать, безучастными и даже скучающими лицами (а, значит, не понимающими и не стремящимися понять), и контраст был велик. Получилось, что картины в зале мне показались знакомыми близкими людьми, встрече с которыми я очень обрадовалась, а люди (посетители выставки) отдалились от меня и перестали меня интересовать, как бы превратились в тени, и я перестала их замечать; картины же стали ярче, засветились одновременно естественностью, своеобразием и стали реальнее людей. Оттуда, с картин, на меня смотрела настоящая, реальная жизнь. (И вообще, так выходит, что с произведениями искусства мне общаться интереснее и важнее, чем с реальными людьми, это я стала замечать и при чтении книг; через произведения я больше вижу и чувствую, понимаю автора, чем просто в разговоре с человеком. Но, может быть, так только на настоящий момент, а потом будет по-другому?)

Как я поняла из книги и увидела в картинах, Сезанн - это художник, очень тонко чувствующий природу, ее настроение, и по-своему старающийся это передать. В живой и неживой природе он видит прежде всего живое существо, а люди на портретах во многом у него превращаются в застывшие, отстраненные, неживые фигуры -- некие вещи в себе, и это мне близко. Мне думается, что ему легче (как человеку) было общаться с природой (она ему по-своему понятнее), а с людьми труднее, может быть, некая негибкость в отношениях была у него. Поэтому, на мой взгляд, пейзажи художнику больше удавались, все там живо: деревья, трава, река действительно течет, мост настоящий, живой, а в одной из акварелей ("Скалы у пещер над Черным замком") скала,-- в сущности, камень, -- у меня на глазах вдруг обретает округлости человеческого тела, которые с удивлением угадываются все более явно, становятся все более пышными, упругими и дышат. Абстрагироваться от этого ощущения не удается.

Но самое интересное в том, что всем известно, Франция - синтонная страна, но синтонности у Сезанна я почти не чувствую. Могу ошибаться, но все-таки склонна предположить, что и поэтому тоже его произведения не принимались современниками. В то время завоевал общественное мнение импрессионизм, а Сезанн был не такой, как все, как общее мнение. Слишком своеобразен.

Сезанн писал Эмилю Бернару: "Лувр - это книга, по которой мы учимся читать. Мы, однако, не должны довольствоваться только прекрасными формулами наших знаменитых предшественников. Выйдем за их пределы, чтобы изучать прекрасную природу, постараемся освободить от них наш дух и выразить себя, следуя своему личному темпераменту. Время и размышления изменяют мало-помалу впечатления от виденного, и, наконец, к нам приходит понимание... Остатки старого миросозерцания только затемняют наш ум... Изучение изменяет наше зрение..."( 1 )

На полотнах художника много голубого и зелёного (это два самых моих любимых цвета), и всех их оттенков, переходящих друг в друга. Обычно эти цвета неяркие, прозрачные, светлые, и картины воспринимаются как светлые, одухотворённые. Чувствуется гармония цвета.

От картин веет на меня спокойствием, но что-то, какая-то недоговорённость, загадка, тайна, будоражит, заставляет смотреть ещё и ещё, и кажется, что есть грань созвучия, потому что на душу ложится, принимается то, что есть. Но никогда не оставляет равнодушной. Создается ощущение, что на полотнах Сезанна гораздо больше реальности, чем в реальной жизни.

В пейзажах художник стремится отразить перспективу, поэтому многие из них написаны с высокой точки, чтобы охватить взглядом больше пространства. Взгляд по очереди скользит по предметам, находящимся на переднем плане, потом по тем, что подальше, ещё дальше, и хочется заглянуть за горы вдалеке, будто там что-то самое главное -- за горизонтом. Оттуда даже свет идёт таинственный, притягивающий. И художник будто сам приподнимается выше и выше, чтобы заглянуть туда; если я правильно поняла, это называют опрокидывающейся перспективой.

Пожалуй, каждая из картин Сезанна оставила след в моей душе, но особенно глубоко запомнились "Большая сосна близ Экса", "Чёрный замок", "Тающий снег в лесу Фонтенбло". Я хотела бы привлечь ваше внимание к картине "Большая сосна близ Экса". Меня потрясло, что ствол сосны выписан так, что создаётся впечатление его выпуклости, т.е. происходит обман зрения, когда написанное на плоскости видится объемным и, мало того, абсолютно натуральным, таким, каким на самом деле мы видим ствол сосны. Этот эффект мне позже встретился в картинах Константина Васильева.

В письме к своему другу Эмилю Золя Сезанн пишет: "Помнишь ли ты сосну на берегу Арк, что вытягивала мохнатую голову над бездной у своих ног? Эта сосна ветвями защищала нас от ярости солнца. Ах, пусть боги покровительствуют ей и отведут от неё роковой удар дровосека..."( 2 )

Пояснение составителей выставки к картине таково: "Большая сосна близ Экса" -- замечательный образец глубины и целостности пейзажа. Позже известный критик Пунин именно на примере этой картины объяснял пространственный постулат сезанновской живописи. Он предлагал мысленно дёрнуть за ветку сосны в картине Шишкина, а затем у Сезанна. В первом случае дерево будет вырвано с корнями и землёй, во втором -- вместе с веткой будет выхвачен кусок неба. Сезанновская живопись, таким образом, была не "зеркалом", а конструкцией, выражавшей понимание единства мироздания".

Да, Сезанн стремился отразить не только своё сиюминутное восприятие (как импрессионисты), но и всё мироздание. При этом, видимо, его ощущение от натуры, а, может быть, и внутреннее ощущение себя время от времени менялось, поэтому он никак не мог закончить картину. Посмотрев на неё через какое-то время, ему хотелось многое в ней исправить, изменить, дополнить. Кто-то из его друзей говорил, что у Сезанна нет ни одной полностью законченной картины. Если художник чувствовал, что полотно не получилось, он безжалостно расправлялся с ним: комкал, в ярости резал ножом. И снова начинал писать.

Не понимаю, почему меня так тянет смотреть его картины: чётко характера я не вижу, он расплывается, сквозь сито просыпается, я понять не могу. Но чувствую, что он - реалист, но странный. И это "не просто интересно, а страшно интересно". Действительно, кажется, что видишь в картинах художника весь мир: расширение мировосприятия происходит вместе с расширением пространства и времени.

Вообще, мне близка очень сильная чувственность художника. Моя душа откликается, встряхивается и начинает чувствовать более полнокровно, энергично; это помогает увидеть жизнь в более материальном виде, помогает увидеть-почувствовать телесное, земное, материальное, то есть я замечаю в его картинах то, что в настоящей своей жизни не увидела бы.

В Сезанне меня привлекают:
1.Целеустремлённость, то есть упорство в достижении поставленной цели, в некотором смысле "сверхцели";
2.Частое творческое сомнение и в то же время уверенность в необходимости найти неизвестный ещё способ выражения своего мироощущения в живописи, поиск "своего";
3.Стремление показать людям мир таким, каким его видит сам художник, сквозь призму своей индивидуальности, что поможет взаимопониманию;
4.Творчество всю свою жизнь он считает своим призванием, и никто, - ни семья, ни нужда, ни непонимание близкими, вообще художественными критиками и общественным мнением, - не расхолаживает его, он не бросает начатое дело и бывает даже почти одержим творчеством;
5. Неспособность контролировать огромные затраты сил и энергии во время творчества и постоянное развитие как жизненная необходимость;
6.Сосуществование со своим сложным характером, который, как мне думается, изматывал всё его существо и близких; невозможность измениться в угоду близким, по их требованию; негибкость; зависимость от своего характера, ведом своим характером, своей чувственностью. Экспрессия раздирает на несколько частей: сейчас видит мир так, позже -- по-другому, исправляет, стремится к совершенству, и творческая неудовлетворённость изматывает.
Большого мужества требовала жизнь с художником от его жены, большая поддержка нужна ему, но он более в себе, в своём творчестве, а не снаружи; погружён в себя, в свои искания, и это замечательно видно в написанных им портретах людей ( в скобках замечу, что в портретах Сезанна часто вижу себя и не очень себе нравлюсь ).

Не понимая, почему, я всё время сравниваю Сезанна с собой, и мятущаяся, остро чувствующая его душа напоминает мне саму себя. Но он всё же счастливее меня, потому что было у него дело всей его жизни, а у меня этого дела нет ещё.

Вообще, я поняла, что сильная чувствительность мешает жить: звуки, запахи, обстановка вокруг, присутствие людей, чуткость в изменении настроения ( своего и чужого) -- всё это очень осложняет жизнь и самому человеку, и окружающим, завешивая от него внешний мир плотной пеленой внутренних ощущений, в которые хочется погрузиться полностью. Такому человеку чрезвычайно трудно жить внешней жизнью, той, которой требует от нас действительность.

В конце я хотела бы сделать вывод: жизнь творческих людей редко складывается счастливо (счастье и благополучие -- скорее исключение из правил), поэтому правильнее будет принять это как данность, смириться и не ждать от жизни больше, чем она в состоянии предложить.

Хотя это достаточно грустно, если вдуматься.

Ноябрь 1998 - май 1999
Литература:

1. Анри Перрюшо. Сезанн. Перевод с франц. С.Викторовой и Л.Лежнёвой, Москва, «Молодая гвардия», 1966.
2. Выдержка из письма Сезанна была помещена составителями выставки возле самой картины.

 

 

* * *

Хотелось записать: осенью я отдельно сфотографировала две берёзки, которые очень понравились мне, пришлись по сердцу, -- берёзки-подростки, молодые совсем деревца. Оба они росли поодаль друг от друга на берегу озера в Измайловском парке, у самой кромки воды.

Теперь, в конце долгой зимы, я рассматривала осенние фотографии, и подумалось, что неспроста эти две берёзки так похожи. Вполне вероятно, это -- родные сестрички, выросшие из семян одной березы с противоположного берега озера (на этом берегу взрослых берёз нет). Ветром принесло их с той стороны по воде и прибило к берегу, проклюнулись они одновременно, и корешки их питались водой из озера, и солнышком освещались беспрепятственно их молодые веточки, и оттого их, растущих на стыке земли, воды и воздушно-солнечного простора, мне так захотелось сфотографировать.

Тогда, осенью, их листочки насквозь просвечивало осенним солнцем, и было видно, что внутри-то листики уже совсем жёлтые, хотя снаружи они ещё сохраняли зелёную летнюю окраску…

27.02.99

 

* * *

Вот у нас, в отдельно взятой московской квартире, и наступила весна: поставленные загодя веточки деревьев распустили свои листочки. Сразу дома стало хорошо.

Берёзовые веточки распускаются у нас в керамической вазе. На концах их -- рожки серёжек, изгибающиеся червяками, растущими и толстеющими прямо на глазах.

Уже распустились в другой вазе, на письменном столе возле окна, и ветки тополя, раскрыли-раскинули нежно-зелёные, от смолы липкие, свои сердечки -- сразу по несколько ( по 5 -10 ) из каждой почки. Растут вместе, кустиком, как одна семья, уже и молодые веточки вытягиваются. Корни пустили...

Пригрело солнце. И, день ото дня в напряжении увидеть зелёные листики на деревьях, наконец, из своего окна улавливаю едва заметную зеленоватую дымку в ветвях одного из деревьев вдалеке. Или это мне только показалось -- оттого, что так жду? Вглядываюсь почти мучительно и всё-таки не могу сказать наверняка, видела или нет. Отступаюсь на сегодня.

А назавтра зелень на дереве стала уже увереннее, ярче, и ее уже ни с каким наваждением не спутаешь.
И это значит, что скоро лето.

28 апреля 1999 г.

 

* * *

Очень, очень страшно жить -
Этот страх -- не победить.

Поздний вечер наступает --
Страх обычно подступает.

Сердце сжалось, не вздохнуть --
Мне никак не отдохнуть.

Я не выдержу, боюсь,--
Не получится, сорвусь...
...........................................

- Погаси-ка лучше свет
И усни - тебе совет.
Утро вечера мудрее:
Встанешь утром --страха нет.

17.05.99
 

 

ПЕРВОЦВЕТ ПЕРВОЦВЕТУ РОЗНЬ

Для дачников -- привычные окраски:
Лиловый, белый и бордовый цвет.
И лишь в лесу желтеет без опаски
Быть приручённым - дикий первоцвет.

17.05.99

 

* * *

Сегодня густо полетел тополиный пух, похожий на снег. Но зимой свежо и холодно, поэтому в голове обычно ясность, а летом, в жару, как сейчас, горячий воздух дурманит голову, и создаётся ощущение нереальности происходящего.

Пух льнёт во дворе к островкам зелёной травы, скапливаясь там, и кажется, что траву подожгли и она горит языками пушистого белого пламени.

08.06.99

 

* * *

У созерцательного ума жизнь состоит не в активном действии, движении, а в пассивном наблюдении проходящей мимо него активной жизни, но при этом -- в активной мыслительной работе по извлечению смысла из происходящих вокруг событий. Поэтому он похож на растение, вокруг которого ходит солнце, сменяя ночь -- днём, день -- ночью (когда на тёмном небе появляются звёзды), неспешно проплывают разнообразные облака, а порой стремительно и грозно надвигаются тучи, разряжающиеся, однако, не только пугающими громом и молнией, но и дождём -- живительной для растений влагой.

07.06.99
 

* * *
 

Луг -- это город, в котором живут растения. От города людей он отличается для меня только тем, что нет в нём многоэтажных домов. Зато есть среди растений такие, что не довольствуются приземным, первым этажом, и тянутся, тянутся к солнцу, достигая высоты какого-нибудь девятого этажа (если это сопоставить с размерами луга - города). В отличие от людей растениям, травам можно выбирать этаж-ярус своего проживания, чего лишен человек (где дали квартиру, там и живёшь всю жизнь, -- и тому радуйся, что есть где жить). При этом каждая травка, каждое растение крепко держится корешками за землю, и как бы ни было тесно на лугу от разнотравья, хотя бы небольшой клочок земли, но имеет -имеет под собой почву. В земле - и рождение, и жизнеобеспечение, и смерть. Но не только. Не вырастет, не разовьётся в здоровое, сильное растение только что проклюнувшийся росток, если не будет над головой его достаточного количества солнечного света, доброго, ласкового, а не сжигающего. И воды, поливающей росток дождём, сыплющимся с неба как манна небесная.

У растения с человеком очень много общего: так же оно растёт ребёнком-ростком до взрослости, так же цветёт-невестится, родит детей-семена, так же вступает в пору зрелости и отпускает, наконец, своих детей в самостоятельную жизнь (например, как одуванчик: подул ветер и полетели по ветру-судьбе семена новых растений, и неизвестно, где придётся им приземлиться и что за жизнь их ожидает). Если материнское растение крепкое, сильное, то и семена от него будут здоровые и крепкие, и у них больше шансов выжить при попадании в неблагоприятные условия.

Я рада тому, что среди растений есть не только однолетние, но и дву-, трёхлетние и многолетние, и для меня это значит, что, накопив уже опыт в прошлые годы, каждую весну они возрождаются для новой жизни.
Все-таки как мудро устроена природа вокруг нас. Всему есть свой черёд. По сравнению с ней человек проигрывает в разумности. Природа гармоничнее, естественнее человека; и хотя человек -- часть природы, похоже, что он об этом забыл. Перестал жить по ее законам, выдумал свои. И теперь пожинает плоды их выполнения. Последствия -- неутешительны. Это -- и различные техногенные аварии, и психические нарушения, к которым, в числе прочих, относится и страх высоты.

07.06.99

 

* * *

Еще чуть-чуть об иве: в плакучести ивы мне чувствуется безысходность, тяжёлая, давящая, покорная чужой воле и щемящая сердце, будто с веточек, с листьев её катятся безутешные слёзы, и кажется, что растущие на берегу озера плакучие ивы наполняют его своими слезами. Тогда и озеро видится грустным, печальным, безмолвно переживающим за плачущие деревья, не в силах отвести от них беду.

Плакучая ива для меня - очень грустное и несчастное дерево, каждым из множества своих узких, длинных листиков чувствующее боль, почти Катерина из пьесы А.Н.Островского "Гроза", которая вопреки воле писателя, в последний момент перед роковым шагом, опомнившись вдруг, опустилась на берег в горьких раздумьях о своей доле... И вот гроза кончилась, наступило утро. Как хочется, чтобы пролетающий мимо свежий ветерок отвлёк Катерину от горестных дум, навеял ей спасительные мысли о том, что мир природы вокруг все же прекрасен, стоит только поднять голову и посмотреть; чтобы она сама поняла, что нельзя замыкаться только на себе, на своей семье, и почувствовала, осознала, что в своей семье она – хотя, безусловно, и хрупкий, и тонкий, а все же луч света в тёмном царстве, и нет на самом деле той страшной безысходности, которую она себе представляет, и очень многое в её судьбе зависит от неё самой. Главное -- найти в себе силы действовать, не опускать руки, бороться за себя и себя защитить самой, если больше некому, и никогда потом не давать себя в обиду.

Кажется, Катерина начинает понимать это, и вот уже тёплые лучи солнца постепенно согревают разуверившуюся было во всём девушку-дерево, и в трепетных листочках, как в глазах, зарождается светлая надежда на новую, -- непохожую на прошлую, -- достойную, прекрасную жизнь...

Плакучая ива сложна для меня интенсивностью и глубиной одновременного переживания множества нравственных чувств, наполняющих душу только при одном взгляде на неё (такие раны долго не заживают), поэтому спокойнее было об этом даже и не задумываться, чтобы душа не болела, а просто посмотреть -- и не увидеть, и отвести от ивы взгляд, что я всегда и делала (вернее сказать, приучила себя делать).

Значит, в склоняющей веточки к воде иве я чувствую безысходность, моя душа отзывается сопереживанием, протестом и необходимостью коренным образом изменить ситуацию в лучшую сторону, чтобы помочь ( иве или же девушке), чтобы потом ей не было так плохо, как раньше. Теперь, когда для меня всё прояснилось, смотреть на иву мне будет, уже, наверное, не больно, а -- спокойно и радостно: она будет жить, вся жизнь у неё ещё впереди.
06.06.99

 

К ЗАНЯТИЮ “МОЯ ЗИМА”

Буду говорить о зиме с точки зрения моего характера. И этим будет объясняться моё мнение.

Аутисты трудно переключаются с одного дела на другое. Это можно соотнести и с временами года. Мной чувствуются, признаются два времени года - зима и лето, весна же и осень осознаются не как основные времена года, а как вспомогательные, как переходные: переход от лета к зиме -- осень, переход зимы в лето -- весна. Ум не может чётко почувствовать границу между летом и зимой, зимой и летом, и от этого весной и осенью наступает неспокойное переходное состояние духа, такая расплывчатость, размытость происходящего в природе, поэтому жду основного времени года.

Лето я люблю, но оно такое щедрое, что очень от него устаю: от обилия солнечного света, от притягивающих внимание травок, листьев, цветов, от долгого светового дня и необходимости поэтому находиться на улице, вне дома, весь день (на даче), то есть очень устаю от впитывания массы ощущений и впечатлений, устаю жить внешней жизнью в ущерб внутренней. Хочется спрятаться, потому что иначе теряю себя. А спрятаться не всегда возможно. Процитирую слова М.Пришвина из его дневника от 30 мая 1926 г.: "Недомогаю. Сижу дома, а когда выхожу -- не узнаю природу: так быстро всё густеет, так роскошно. По утрам вижу как раскрываются цветущие одуванчики, по вечерам замечаю, как они постепенно закрываются, и золотая лужайка без них становится зелёной. В такие густые майские дни понимаю Фета, который завешивал окна своего дома именно в самые лучшие для всех дни: слишком густа жизнь, не хватает себя на неё и надо прикрыться".[1]

Ещё вспомнились строчки из стихотворения Иосифа Бродского:

«Я не то что схожу сума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это --
города, человеков, но для начала зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
как собака, сбежавшая от слепого,
переходят в положенном месте асфальт." [ 2 ]

 

В противоположность внешней жизни лета зима, на мой взгляд, выгодно отличается богатством внутренней жизни, которое сказывается здесь во всём:

во-первых, в наличии как бы графического изображения в природе: белый снег как белый лист бумаги, и на нём графика голых ветвей деревьев, кустов, чугунных решёток ( оград садов, парков); строгое сочетание этих двух цветов -- белого и чёрного, но белого всё же больше, - и отсутствие пестроты летних красок, кажущейся кричащей, чрезмерно отвлекающей на неё взгляд (от этого какая-то рассеянность появляется, усталость, и лучше, когда пестроты нет); чёрно-белая гамма спокойнее для глаза, и лучше воспринимается форма: более чётко видна причудливая изогнутость линий ветвей и решёток;

во-вторых, в том, что снег лежащий, снег падающий существенно приглушает все звуки; птиц меньше зимой -- многие улетают в тёплые края, а другие, городские, прячутся от холода где-нибудь на чердаках, -- поэтому нет гомона, птичьего базара; дети меньше гуляют на улице и меньше их криков и шума. От этого спокойнее, меньше причин для раздражения;

в-третьих, в том, что зимой холодно, нет необходимости долго находиться на улице (потому что замёрзнешь), а дома тепло, и жизнь зимой обычно сконцентрирована дома. Только делаешь кратковременные вылазки на улицу и от этого не успеваешь устать так, как летом, и даже наоборот, получаешь массу положительных эмоций: бодрость от чистого морозного воздуха и невыразимое ощущение счастья от вида искрящегося белоснежного великолепия, от мягкости проминающегося под ногами только что выпавшего снега. Зимой явственно чувствуешь в природе Божественное.

В длинные зимние вечера больше времени в тишине почитать книги, чтобы вслушаться в автора, больше возможности переварить впечатления, полученные за день, и почувствовать себя собой, восстановиться.

Приведу ещё две цитаты. Первая -- из дневника М.Пришвина от 7 ноября 1925 г.: "Как хорошо в предрассветный час полуодетому прямо с постели открыть дверь, выйти в тьму, захватить пригоршню пушистого, только что слетевшего с облаков снега, потереть им лицо, шею и вернуться в тёплый дом: какой у снега в этот заутренний час бывает аромат! Да, если дома тепло и можно быть сытым и есть хорошая лампа, то зима куда интереснее лета." [ 1 ]

Вторая цитата -- из стихотворения И.Бродского:

"Зазимуем же тут, с чёрной обложкой рядом,
проницаемой стужей снаружи, отсюда -- взглядом,
за бугром в чистом поле на штабель слов
пером кириллицы наколов."

(Из стихотворения "Заморозки на почве и облысенье леса...") [ 2 ]

 

в-четвёртых, аутистам присущи: некая суровая замкнутость, аскетизм в бытовом плане, отстранённость от жизни внешней, принятой в обществе за стандарт, и сконцентрированность на жизни внутренней, жизни духа, души, не суетность, а созерцательность, и зима тут больше подходит по всем параметрам: замёрзшая земля, покрытая глубоким снегом, впавшие в спячку лесные зверьки, деревья и корни растений замерли в полусне, и всюду в природе царит тишина...

Написанное выше неожиданно навело меня на мысль, что зима -- это ночь для природы, так же как лето -- её день. Может быть поэтому я так люблю наступление ночи, и это -- моё время.

P.S. Справедливости ради хочу добавить, что у Пришвина в дневнике есть и совсем другие строчки о зиме. Приведу цитату от 10 января 1942г.: "Сколько зла, сколько злобы в зиме, столь красивой для того, кто живёт в тепле, и столь ужасной для застигнутого врасплох в поле путника! Ведь нет теперь в такую метель никаких путей, и твой собственный след тут же за тобой заметает. Сколько замёрзнет только в одну такую метель живых существ, сколько наломает ветвей, изуродует деревьев. Но придёт время, и каждая прекрасная и злая шестигранная звёздочка зла превратится в круглую каплю доброты, включающей в себя и красоту: сверху добро, внутри красота, какая сила, а зимой наружу красота, а внутри зло." [ 1 ]

Но думаю, что в нечеловеческом напряжении сил суровой первой военной зимы, находясь в Подмосковье, в непосредственной близости от линии фронта, где слышно было грохот канонады от идущих за лесом боёв, Пришвин меняется, выходит из рамок себя, становится более реалистом, и зима поворачивается к нему другой, более жестокой своей стороной. Кажется, сам он становится жёстче в жёстких военных обстоятельствах. Здесь в зиме он видит угрозу всему живому и подсознательно, думается, ассоциирует её с наступательной агрессивностью фашистов, рвущихся к Москве, сметая всё на своём пути. И всё же писатель верит в нашу будущую победу, победу добра над злом.

Слова, которые я привела только что, совсем не характерны для Пришвина, и в дневнике -- единственные в таком духе.

Больше же всего Пришвин любил зимнее время с того момента, когда, по поговорке, "солнце поворачивает на лето, а зима на мороз" -- солнечные зимние месяцы: февраль, начало марта, когда ещё снег лежит, -- за первое предчувствие в них весны и называл их "весной света."

апрель - июнь 1999 г.


Литература:

1. Пришвин М.М. Собр. соч. в 8 томах, М., "Художественная литература", 1986 г., т.8.
2.Иосиф Бродский. Соч. в 4 томах, СПб., "Пушкинский фонд", 1994, т.2.

 


 

ТРИ ДНЯ В ИЮНЕ

Природа переменилась, как только мы выехали за границу Московской области и въехали в Тверскую. Трава по обочинам дороги стала ярче, приобрела изумрудно-зелёный цвет. Деревья и кусты как-то похорошели, стали свежее, и я поняла, что отдых начался.

----------------------------

Сначала было тихо и безмятежно. Послеполуденное июньское солнце навевало дремоту. А потом налетел сильный ветер со стороны реки. Лиственные деревья трепетали своими листочками, выворачиваясь наизнанку и недовольно шумя. Огромные же, но всё ещё молодые, светло-зелёные ели многочисленными своими мохнатыми, с бахромой, длинными лапами протягивались навстречу ветру и, будто поглаживая ветер по плечу, успокаивая, кивая ему, увещевали: “Да полно, полно тебе дуть-стращать! Хватит шуметь; мы и так согласны с тобой во всём.” Они качались неуклюже, макушки гнулись то в одну, то в другую сторону; растущими у вершины мелкими, короткими, как у кенгуру, лапками ёлки махали беспомощно ветру, не в силах сопротивляться, и лишь всплескивая ими и покачивая головами, подобно тётушке, недовольной проказами не в меру расшалившегося племянника: “Ах, неразумный! Когда же ты, наконец, вырастешь и поумнеешь!”

Но вот ветер стих, и огромные ёлки снова замерли: они опять созерцают заливной луг, заросший цветущими жёлтыми лютиками, реку вдали, за рекой на высоком берегу сосновый Лисицкий Бор и ведущие к нему от самой воды ступеньки. Именно там в прошлом году, летом, рекой прибило к песчаному берегу большую живописную коряжку, похожую не то на доисторическую птицу, не то на змея, выползшего из воды. Существо оказалось на берегу, обернулось, да так и замерло, глядя вдаль за реку. Как раз туда, где нахожусь теперь я и пишу эти строки.

----------------------------

Мне нравится, новый ещё, деревянный домик, построенный под ёлками, он виден из нашего окна. Под лучами солнца домик светится тёплыми жёлто-оранжевыми красками, покрытый специальной прозрачной пропиткой; при такой обработке доски не закрашиваются, на них видны каждая прожилка и след от сучка, а древесина приобретает тёплый, приятный глазу, розовато-оранжевый оттенок, так что деревянный домик светится: и не поймёшь, снаружи или изнутри. Причудливые тени от еловых веток шевелятся на стенах и крыше, и кажется, что домик – живой, живое существо, напоминающее гриб лисичку, выросшее под ёлками само собой из разветвлённой подземной грибницы, а вовсе не построено руками людей. Хорошо, что в нём никто не живёт. Даже печная труба, кажется, необходима ему не для людей, а по каким-то своим надобностям. Одним окошком он смотрит на реку, другим – на лес, а третьим – на нас, людей, может быть, наблюдая за нашей жизнью.

Этот замечательный домик – достойное завершение пейзажа, он слит с окружающей природой, в отличие от других произведений рук человеческих, расположенных поодаль.

----------------------------

На заливном лугу долго борюсь с соблазном и всё-таки, в конце концов, собираю по одному стебельку неизвестные мне растения, -- иначе как же потом разобраться в названиях всех этих разнообразных колосковых. Пусть будет у меня свой гербарий и память о пансионате отдыха “Игуменка”.

----------------------------

Поймала себя на мысли, что не хочется писать о плохом. Не хочется – и не буду. Пусть в памяти останется только хорошее.

----------------------------

За нашим окном -- ёлки в ряд: верхние мутовки их отклонились в сторону от реки (как пальчики согнутые), наверное, обожжённые зимой холодными ветрами, часто налетающими именно со стороны реки. И только одна ёлка непохожа на другие: макушка её, уж не знаю, по какой причине, выросла в виде шестиконечной, правильной формы, снежинки, лучами которой являются вершинки с отходящими от них несколькими симметричными боковыми веточками. Так, бывает, наряжают новогоднюю ёлку, надевая на её макушку наконечник – большую снежинку (ну надо же: летом – напоминание о зиме). Смотрит вершинка-снежинка одной стороной на реку, а другой – в противоположную сторону, прямо к нам в окно…
Она среди ёлок – единственная, что не склоняется в сторону от реки, стоит крепко, прочно, и ветер ей не помеха. Вот что значит – иметь шесть вершинок-лучей вместо одной.

----------------------------

Начала понимать, почему так сильно искрится дорожка на реке от встающего утром солнца. Волны от ветра утром идут большие, а по поверхности воды, по поверхности больших волн перекатываются маленькие волнушки. Ещё ветер налетает и порывами и создаёт на самой поверхности совсем мелкую рябь. Все эти волны идут не в одном направлении, а отклоняются друг от друга на несколько градусов, и при отражении солнца от поверхности воды образуется такая сложная, широкая солнечная дорожка, будто солнце рассыпало свои осколки прямо в реку, и они блестят нестерпимо глазу.

Утром дорожка на воде серебряная, а вечером – золотая, ведь цвет её зависит от цвета солнца…


----------------------------

Две женщины идут с пляжа, мы идём за ними и волей-неволей слышим их разговор. Они спорят о растении, которым зарос луг – сплошным жёлтым цветом (как солнечное отражение). Одна говорит: ”Это – куриная слепота!” Другая – возражает ей: ”Нет! Ты ничего не понимаешь! Это – лютик!!!” Ни одна, ни другая уступать не хочет. Слушать их смешно и грустно. Ведь обе правы, но не догадываются об этом. Их голоса повышаются, крепчают… Каждая отстаивает именно свою точку зрения, -- на её взгляд, правильную, -- в противоположность другой, неправильной. Как дети…

----------------------------

Смотрю в большое окно – мечту аутиста: в промежутке между ёлками видна Волга с легко скользящими по глади воды белопарусными яхтами, чайки летают, солнце печёт, река тёплая, и волны, бывает, такие ветер нагонит! В такое время в Тверской области ничуть не хуже, чем на юге, у Чёрного моря. Жаль только, что цены на отдых так же кусаются…
И всё равно: приезжайте, приезжайте в Тверскую область хотя бы на три дня. Приезжайте – не пожалеете!
13.06.99
 

 

* * *

В один из первых июньских дней, как и было намечено, еду навестить сына в санаторий. Еду сначала на электричке, схожу на станции Клязьма, потом иду через посёлок пешком по дорожке, обочины которой густо заросли травой. Я, наверное, волнуюсь, но сама этого не чувствую. Догадываюсь только по тому, что цветы одуванчика почему-то притягивают моё внимание – заглядывают своими ярко-жёлтыми головками мне в глаза на каждом шагу, понимая, сочувствуя, переживая за меня. Яснотка белая цветёт в этом году как никогда: в 5-6 ярусов одновременно крупными белыми цветами, в каждом ярусе до десяти цветков, как манжеты вокруг стебля надеты, и крапивки стоят как невесты – все в белом, с пышными фатами; выбежали поближе к дорожке, чтобы людям показаться красотой своей ясной. Встречаюсь с ними глазами – а они верят в меня, верят, что справлюсь, подбадривают, и тревога рассеивается, вместо неё в душе прозрачная ясность возникает и светло внутри становится. Для тех, кто не знает, поясню: от обыкновенной двудомной крапивы яснотка (глухая крапива) отличается тем, что не колется. Листья у неё пушистые и мягкие, края их закруглены и напоминают край кружева. Это – безобидное растение.

А маленький мятлик ассоциируется у меня с воробышками, наверное, потому, что когда воробьи сидят в такой травке, то они с ней вровень, не выделяются, и своими пёстренькими пёрышками сливаются с маленькими её колосками. Так и прячутся целой стаей на самом видном месте, дремлют. Но стоит подбежать собаке, как вся пёстрая стая вдруг прыснет врассыпную, в воздух, в разные стороны веером, а потом соберётся на ветках ближайшего куста или дерева и будет шумно обсуждать собачью невежливость.
Мятлик, думается, тоже скрадывает мою тревогу.

А мягкая зелень сныти, расстеленной ковром справа от дорожки, вся просвечивается лучами солнца, сливается при ходьбе в одну непрерывную лиственную полосу, приподнятую над землёй на ножках; с ней веселее, она – сама жизнерадостность, беспечность и хорошее настроение.

Я иду дальше, и за дачами справа как-то вдруг открывается невыразимо красивый вид на речку Клязьму, с соснами, спускающимися с обрыва, песчаным берегом далеко внизу, ярко-изумрудной прибрежной травой, отражающимся в реке, блистающим золотом солнцем, ярко-синим небом и необыкновенно белыми облаками. Русло речки здесь живописно изгибается, оно узкое, всего метров десять в ширину, но с заметным течением, и в тёплые летние вечера рыба в ней играет с плеском и кругами на воде, плавают утки с забавными выводками утят. За рекой – берёзовый лес. Днём в речке с визгами купается ребятня.

Давно уже заметила, что здесь, над этим посёлком, очень синее небо, и, приезжая вот уже в который раз, опять в этом убеждаюсь. Кажется, впитываю в себя эту синеву, глубоко вдыхаю целебный воздух, и это действует на меня благотворно (и в творческом плане плодотворно). Наверное, тут находится кусочек земного рая…

Вот и санаторий. У сына на этот раз всё оказалось в порядке, поэтому я уезжала от него вечером в хорошем настроении; и, так как до электрички оставалось ещё около часа свободного времени, получилось посидеть на берегу речки Клязьмы и понаблюдать, как радуется природа вечернему ласковому солнышку, как резвятся рыбки в воде, почувствовав тепло… И в тишине послушать великолепное, неторопливое концертное соло лягушки из зарослей прибрежной травы.

Было чудо как хорошо! И жаль, что, кроме меня, больше зрителей и слушателей в тот вечер там не было.
09.06.99
 

 

* * *

В Архангельском мы рисовали – каждый своё и в то же время вместе. Сидели на залитой солнцем поляне с засохшей от долгого отсутствия дождей травой, а вниз шёл крутой спуск, поросший деревьями и кустарником, под которым несла свои воды стального цвета река Москва.

Вокруг поляны всюду растут сосны, много воздуха и света, и неба синего много вокруг. Яркая голубизна просачивается сквозь сосновые ветви, вылезает кусками там и тут, выглядывает из-за стволов, и на неё всюду натыкается взгляд. Церковку небольшую (старинную, толстостенную, аккуратно побеленную) с золотыми куполами и крестами тоже видно на фоне яркого неба. Неспешное движение воздуха приносит с собой от нагретых солнцем сосен крепкий смолистый дух. Янтарём горят изнутри капельки смолы на стволе там, где на него падают солнечные лучи. В том месте отодран небольшой кусок коры, и смолой дерево себя лечит, затягивает края раны, хотя одновременно кажется, что это сосновые слёзы, выступившие от боли. Капельки смолы просочились наружу по полукруглому краю заживающей раны и светятся янтарным ожерельем из тёмной её впадины – будто сквозь них продета невидимая ниточка. Во впадинке видна небольшая тонкая паутинка – значит, здесь живёт паучок. Тут же застряла, не долетев до земли, порыжевшая старая сосновая иголочка.

Рисовали мы акварелью: надолго затихли, сосредоточившись каждый на своём, выпав на время из окружающей действительности; только время от времени передвигались вместе со своими скамеечками от настигающего нас солнца, а тень всё отступала и отступала. Когда закончили, интересно было рассматривать, у кого что получилось. Мне всё очень понравилось, и даже захотелось, чтобы мир вокруг стал таким, каким нарисовался: прозрачным, состоящим из чистых красок, лёгким и светлым. Но, когда перевела взгляд с рисунков на окружающую природу, была поражена увиденным вдруг: потемнели и нахмурились листья деревьев, вода в реке стала тёмно-болотного цвета, пригорок стал ощутимее своей твёрдостью, напрягся, стволы сосен показались тяжёлыми, сверхплотными, почти железными, давили всем своим весом на землю, -- словом, природа предстала передо мной грубо материальной, состоящей из тяжёлых, различной структуры, компонентов, она придвинулась вдруг ко мне недопустимо (и угрожающе!) близко, и мне это не понравилось.

А может быть, в этот момент просто спряталось солнце.

06.07.99

 

 

 

* * *

Когда на стволе сосны ободрана кора, по краям раны полукругом выступают янтарные капельки смолы...

Вот капельки смолы –
сосны застывшей слёзы,
Отёсаны волной
кусочки янтаря.
Но мне их не носить
или носить лишь в грёзах,
Ведь мне он не идёт,
хоть это – точно! – я.

Ах, мама! Что ни год,
ты силишься, как прежде,
Напоминая то,
что я хочу забыть,
-- Настойчиво порой –
той раны ожерелье –
Слезинки от сосны --
на счастье подарить.

08.07.99


ОТПУСК - 99

1

Вот и дома. С Волги приехала.
И не знаю – плакать или радоваться:
Уезжала бледною немочью,
А вернулась – загорелой красавицей.

Почернела сперва, онемелая
И лицом, и душой; равнодушная,
По приезде на отдых – ангиною
Разболелась с температурою.

И с ребёнком, и с мужем намаялась:
Раскапризничались, унять – ну где там!
И погода никак не ладилась –
Не похоже – совсем – на лето.

И темно, где живём, и сыро;
Снова, снова – дождя завеса;
И с костлявой рукою холод;
И не видно ни зги, ни леса.

Не войти в одну воду дважды –
У реки находясь, мы забыли –
И искали – сейчас, в настоящем –
Прошлогоднее лето – и не находили.

А ещё, еженощно стараясь,
Наползал с темнотою дым
Торфяной – там горели торфяники, --
И весь воздух был сплошь седым…

II

Но хватит, хватит о грустном!
Наконец появилось солнце!
Напитались травы дождями –
Дайте людям теперь погреться
На лучистом ласковом солнце!

Наконец к нам вернулось лето!
Снова солнцем река серебрится,
И воздушное таинство света
Нам загаром на кожу ложится.

И вода – всё теплее, теплее.
Как дельфины – ныряем, ныряем.
За буйками проплыв метров двести –
Вылезаем, уже вылезаем!

III

Из воды…И загар так и липнет –
Всё красивей становится тело
И отточенней, и монолитней,
И движенья уверенно-смелы

И послушны тебе… Наконец –
На тебе – восхищённые взгляды,
Учащённо – биенье сердец
И мужское внимание рядом.

Да зачем только нужно оно,
То чужое вниманье мужское,
Если сердце родное одно,
Видно, не суждено
Растопить мне своей красотою…

07.08.99

 

НОЧЬ

Беззвучное скольжение по глади
Тяжёлой, чёрной медленной реки
Сплетённых намертво и дыма, и тумана
В во всё проникшей, близкой темноте
И тишине, повсюду ватной, без акустик,
Где прячет ночь ошибки и огрехи
Так мирно спящих в корпусе людей
И, упираясь, вновь уходит утром,
Чтоб вечером, после захода солнца,
Вернуться, как на место преступленья,
Сюда опять… и снова их увидеть…

17.08.99


 

* * *

Теченье времени и длительность минуты
Я чувствую, и тишина имеет звук.
А день за днём проходят всуе – суетно,
Песком сквозь пальцы сыплются из рук.

Как сделать так мне, чтобы, умирая,
Понять, что жизнь я прожила не зря,
И за собою следом оставляя
Частицу жизни, что б в других жила;

Чтоб не жалеть, что жизнь прошла напрасно,
Не сделано того, что жаждала душа;
Чтобы желаний череда угасла,
И никуда – хоть перед смертью! – не спеша;

Чтоб отойти так тихо, безмятежно,
Без горестей, без боли, без вражды
В потусторонний мир, где ветхие одежды,
Надетые на тело, не нужны.

Но до сих пор не вижу в жизни Дела
Я по себе – и нужного другим.
А ведь душа всегда найти его хотела…
О, Господи, прошу я, помоги!

03.07



* * *

Синий вечер опустился
И завьюжила пурга.
Снег сугробами ложился
Наподобье пирога.

Тихо-тихо, словно кошка,
Снег крадётся у окошка,

Словно птичкой пролетает
И в сугробе уж не тает –

Как в перинку угодил –
Сел в сугроб и там застыл.

Между братьями старшими
И снежинками – меньшими

Сел бок-о-бок и, шустёр,
Затевает разговор:

Что видали, что слыхали,
Когда мимо пролетали?

А снежинки-мастерицы,
Опушённые ресницы,

Заморгали, застеснялись,
Поначалу растерялись,

А потом, не в силах баять,
Стали капельками таять.

Почесал в затылке снег:
Жаль, что я не человек…

Если б я об этом знал,
Я бы лучше написал

Их портреты: красоту
Где такую я найду?

Лучше бы я их не трогал,
А летел своей дорогой,

И снежинки б живы были,
А не слёзками застыли…


Так думал маленький снежок,
А снег всё шёл и шёл…
И серебрился тот стожок,
Что ветер там намёл.

07.12.99

 

 

 

ЗИМНИЙ ВЕЧЕР

Жизнь всё синее, всё синее свет,
И крыши у домов покрылись синим снегом.
И кажется – по всей земле идёт
Тот синий снег, и снова мир заснежен.

Снежинок мир мне кажется моим –
Снежинки кружатся, на руку мне садятся.
Я – в варежке, в пушистой, и засим
Тепло… нет, не мешает мне снежинкой любоваться.

Застряв в пуху, она не устаёт –
В пуху не тают маленькие крылья.
И с удивленьем узнаю я: вот! –
Снежинка – нет! – не плоская, а выпуклая.

Снежинка каждая – лохматый белый зверь,
Хоть и построена на точной симметрии;
Мохнатый мягкий зверь, беззвучно, без потерь
Во тьме крадущийся по небу и по миру.

Иду домой в морозной темноте,
Где в зимнем холоде кровь стынет человечья…
А сто зверьков мохнатых белых мне
К ногам ластятся и спускаются на плечи.

15.01.2000


* * *

Там, где мы отдыхали, на берегах реки, на островках посреди неё, -- всюду растут невысокие молодые кустики ив. Листья ив очень отличаются от листьев других деревьев: почему же они всё-таки такие длинные, узкие, вытянутые, с мелкой пилочкой-зазубринками по краям? Почему гладкие, плотные, кожистые, блестящие, тёмно-зелёные – сверху, и мягкие, нежные, приятно-шероховатые на ощупь (и цвет мягче, нежнее) – с тыльной стороны? Почти как у мать-и-мачехи. У меня листья ивы ассоциируются с двумя типами людей – уверенными и неуверенными в себе: верхняя часть – с уверенными, жёсткими людьми, нижняя с неуверенными, мягкими. Но странно то, что, когда налетает сильный (а значит, агрессивный) ветер, листочки выворачиваются к ветру тыльной, неуверенной своей стороной и спасают этим иву от ветра. Может быть, ветер притормаживает в нежно-шероховатом их обрамлении и отступает, устыдясь своей ярости, смягчившись и опомнившись? Листья, будто слабыми женскими руками, прикрываются от ветра, а уверенные, сильные, плотные стороны листьев, получается, прячутся за слабыми, нежными, беззащитными? Чтобы, когда утихнет ветер, вновь блестеть и красоваться на солнце своей уверенностью, забыв о второй своей стороне? (Или так коварен и безжалостен ветер, что стремится потрепать именно нежные, неуверенные стороны листьев, чувствуя, что им будет намного больнее, чем уверенным, и потому не трогая уверенных?)

Хотя, и тут надо быть справедливым, от дождя и града плотные верхние стороны листьев всё-таки свою вторую половину укрывают – дождь и град принимают на себя. И как-то само собой у меня выходит, что каждый лист своими двумя сторонами походит на соединение двух людей – двух любящих друг друга половинок, которые не могут жить друг без друга, потому что составляют вместе единое целое.

19.08.99